Близость как способ полюбить себя и жизнь. The secret garden
Шрифт:
Быть взрослой означает стать самостоятельной личностью, не перекладывать ответственность на других, принимать серьезные решения, помогать тем, кто во мне нуждается, научиться считать и экономить деньги, но главное, думала я, – это стать сильной, не бояться перемен и вообще ничего не бояться.
Оставаться собой и жить так, чтоб не зря, – так было написано в моем детском дневнике, с припиской, что важней всего прочего быть свободным человеком. Каждый человек имеет право на личный выбор и свободу – так высокопарно и не по-детски глубоко определяла я тогда свою дальнейшую жизнь.
Первую осознанную душевную боль я ощутила в восемь
БЫТЬ ВЗРОСЛОЙ ОЗНАЧАЕТ СТАТЬ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ЛИЧНОСТЬЮ, НЕ ПЕРЕКЛАДЫВАТЬ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ НА ДРУГИХ, ПРИНИМАТЬ СЕРЬЕЗНЫЕ РЕШЕНИЯ, ПОМОГАТЬ ТЕМ, КТО ВО МНЕ НУЖДАЕТСЯ, НАУЧИТЬСЯ СЧИТАТЬ И ЭКОНОМИТЬ ДЕНЬГИ.
В двенадцать лет я впервые взаимно влюбилась, естественно, мне казалось, что это навсегда, но через какое-то время Димка сообщил, что влюбился в мою подругу Настю и у них все серьезно, я думала, больнее не будет уже никогда, но та детская боль показалась смехотворной, когда в 16 я потеряла самого близкого на тот момент человека – Катьку Ганину: в свой день рождения она разбилась на мотоцикле. Уже легла спать, когда гостила у приятельницы на даче, но смерть в образе симпатичного деревенского парня постучала в окно за полночь, предложив прокатиться с ветерком, Катя нехотя согласилась, встала, наспех одевшись, и через полчаса умирала в страшных муках на темной асфальтовой дороге, ожидая помощь, которая так и не успела подойти. Вместе с этой потерей я почувствовала, как в один миг разбиваются все мечты, планы и иллюзии, поняла, что смерть не выбирает и не щадит никого.
Развод и смерть в моем сознании были синонимами – если разводились родители друзей, я принимала их боль как свою, осознавая, что произошла непоправимая трагедия, разрушился чей-то мир, кончилось чье-то счастливое время.
Я панически боялась развода родителей, представлявшегося мне почему-то землетрясением с разверстой землей, где папа и мама растерянно остаются стоять по разные стороны, спрашивая: «Ну ты как? С мамой или к папе перепрыгнешь?»
Во всех своих переживаниях, мыслях я была одинока – к родителям мы обращалась на «вы», между нами возникла дистанция, не позволяющая откровенничать и быть собой, – теперь вспоминаю эти мучительные чувства, когда слушаю музыку, сопровождающую меня как дочь музыканта на всех этапах жизненного пути: вот эта песня напоминает о болезненном расставании, а ту мы с Катькой заслушали до дыр, та заставляет вспоминать, как горько было идти домой, когда в восьмом классе получила двойку в четверти по химии, – я медленно брела по улицам, снег застилал глаза, и так по-взрослому хотелось умереть, потому что для родителей оценки были показателем ума, а я, следовательно, оказалась полной дурой.
В тот день я дала себе обещание никогда не ругать своих будущих детей за оценки и держу его до сих пор.
Про котёнка Кузю
Рано утром, пока все ещё спали, я выскользнула из кровати, распахнула дверь и вдохнула прохладный воздух, пропитанный запахом мокрой земли. Надев сапоги, накинув на футболку мамину кофту, беру из холодильника бутылку молока и спустя мгновение тону в плотно растущих кустах чайной розы, царапая ноги, на ходу умываясь каплями ночного дождя. Там, в самом сердце секретного сада, в дупле старой яблони живет мой котёнок Кузя, мама не разрешила взять его домой, вот он и ждёт меня здесь, сидит тихо, мяукает только тогда, когда слышит чьи-то шаги, трется гладкой головкой о мою голую коленку, когда опускаюсь рядом на корточки, я для него и мама, и друг, и мне это важно.
Кузя жадно глотает холодное молоко из моей ладошки, сложённой лодочкой, а я морщу нос, глядя на восходящее солнце, присаживаюсь на толстый ствол дерева, прячу замёрзшие коленки под кофту, обхватываю их руками, скрещивая пальцы, и думаю о том, что моя жизнь такая удивительная, я нахожу в ней бесконечный источник приключений, но вот досада в том, что нельзя заглянуть за полог своего будущего хоть одним глазком, чтобы посмотреть, кем стану, как будут выглядеть мои дети и любимый человек, что будет волновать меня через десять, двадцать лет…
О, если бы тогда мое желание сбылось и кто-то показал мне сценарий будущей жизни, я бы испугалась сделать хоть шаг навстречу такому будущему, решив, что это не про меня, я так не смогу, пожалуйста, ну хоть замуж только один раз и на всю жизнь, можно?
Сегодня, оглядываясь на ту доверчивую малышку, спасающую котиков от голода, я бесконечно благодарю её за то, чему она меня научила – в самых страшных ситуациях, улыбаясь мне через года и смешно морща нос, – любить безусловной любовью, несмотря ни на что, продолжать верить даже тогда, когда стоишь на пепелище сгоревшего дома, прикрываясь лохмотьями, доверять сердцу, быть решительной, смелой, открытой.
Я больше не мечтаю увидеть будущее, но осязаю всеми органами чувств, что однажды, спустя десять, двадцать лет, буду благодарить Бога за все уроки, радоваться любым предложенным жизнью обстоятельствам, перестану сопротивляться появляющимся морщинкам, улыбаясь каждому новому дню, раскрыв для себя что-то новое и до слёз прекрасное.
Про здравие и упокой
В детстве летом я обожала просыпаться рано, пока все спят, тихонько открыть окно, нырнув в проем, зацепившись за подоконник руками, и сбежать в мой секретный сад, чтоб поиграть сама с собой, придумывая немыслимые образы и ситуации.
То была путешественником, раскапывающим тоннель до Америки, то несчастной узницей, живущей в пещере, но самой любимой ролью, как ни странно, была для меня роль церковной нищенки юродивой (я обожала папины рассказы про юродивых), соскребавшей с пола застывший воск специальным скребком, сидя на коленях посреди пустого храма в рваном рубище. Старинная белокаменная церковь XVI века находилась от нас в двух шагах. После церкви я шла в сторожку, где на кухне с утра до вечера хлопотали добрые старушки, чьим истинным призванием было кормить несчастных маленьких нищенок, трудящихся на благо церкви. Так я честно зарабатывала завтрак, состоящий из варёной картошки, солёного огурца, куска хлеба и сладкого чая. Эта аскетичная еда идеально соответствовала правилам игры в бедняжечку.
Конец ознакомительного фрагмента.