Блокпост
Шрифт:
– Может, удавить, пока не поздно? – вслух спросил сам себя бригадир, Адольф Мирзоевич дернулся во сне и храпеть перестал.
– Нет, это всегда успеется, – решил Вовец. – Всякому овощу свое время…
В скором времени в дверь кто-то поскребся: возник порученец Жека и негромко доложил, что прибыли те, кого заказывали. Вовец встал из-за стола и скрипнул креслом, отчего Пульман проснулся.
– Сиди тут – я щас, – распорядился бригадир, направляясь к двери.
– Эмм… после беседы, если это вас не обременит, дражайший господин Анисимов, задержите ваших парней. Они мне будут нужны минуты на две, не более, – проворковал
Злобно хмыкнув, Вовец пожал плечами и удалился. Он отсутствовал что-то около десяти минут – в течение этого времени Адольф Мирзоевич дремал вполглаза, не делая попыток приблизиться к двери и подслушать, что же там творится, хотя и поднимал заинтриговано правую бровь когда из соседней комнаты доносились обрывки фраз типа: «Ты сказал… В натуре, бля буду… Мы его… Сам же сказал… Железная отмазка…» И в таком духе далее.
По истечении десяти минут Вовец вернулся в кабинет. Был он изрядно взбудоражен и мрачен, покрытое оспинами гладко выбритое лицо напоминало пятнистую хоккейную маску.
Опустившись в кресло, он некоторое время смотрел в окно и нервно барабанил пальцами левой руки по столу, а правой поглаживал пистолетную рукоятку. Немного успокоившись, бригадир повернулся в кресле к Пульману, терпеливо скучавшему на диване.
– Вот – все повидал, – доверительно обратился он к собеседнику. – Буквально все! Но такого муделя, как ты, впервые в жизни встречаю… Ну и чего делать собираешься?
– Я бы хотел предупредить тебя, мой недальновидный друг. – Адольф Мирзоевич потянулся и встал, выставив в сторону Вовца указательный палец левой руки. – Ты убери ствол-то, убери… Я хочу тебя предупредить: помимо всего прочего, ты кровно заинтересован, чтобы я, не дай бог, внезапно не отдал концы.
Ферштейн?
Бригадир удивленно вскинул брови и открыл было рот, чтобы осведомиться у этого докторишки, отчего это он должен быть так заинтересован в сохранении его жизни, но тот помахал на него узкой ладошкой – заткнись, мол, и внимай с почтением!
– Так вот: шесть человечков из твоего окружения имеют установку…
Надеюсь, нет необходимости объяснять, что такое установка? Это не орудие какое или, допустим, пусковой комплекс…
– Угу, в курсе, – пробурчал Вовец. – Дальше излагай.
– Очень хорошо, – одобрил Пульман, напустив на себя значительный вид. – Итак, шесть товарищей из твоего окружения имеют установку: в случае моей гибели умертвить тебя любыми способами. Ферштейн? То есть они, конечно, тебя любят и преданы душой и телом… но, случись со мной что – извини, придется тебе умереть. Это у них получится – эмм… бессознательно, что ли…
Непроизвольно, безусловный рефлекс. Ферштейн?
– Это серьезно? – недоверчиво поинтересовался бригадир – Что – в натуре такие установки бывают? Че-то ты малость того – приврал для блезиру…
А?
– А ты попробуй – проверь, – загадочно улыбнулся Пульман, кивнув на пистолет. – Пух! И нет меня. А потом посмотришь – какие бывают установки.
Давай!
– Вот, блин, спасибо-хорошо! – возмущенно воскликнул бригадир, прочитав во взгляде собеседника нечто такое, что заставило поверить его словам.
– Нет – ну ты учудил, головастик! А если на тебя машина случайно наедет? Или оскользнешься в ванной? Нет, это ты залупил, гипнотизер, это ты чересчур!
– Я же сказал – ты кровно заинтересован в том, чтобы я жил, – невозмутимо пожал плечами Адольф Мирзоевич. – И
– Ха! Доктор… – Вовец нехорошо цыкнул зубом, однако высказываться не стал. – Ну и что делать будем… Доктор?
– В общем, позвони, куда там надо. – Пульман изобразил в воздухе какой-то зигзаг и потыкал пальцем в сторону окна. – Скажи, что все в норме. И попроси перенести срок до завтра. А завтра пускай соберутся часиков в десять утра на этот… на что там у вас все подряд собираются – ну, типа совещания?
– Собираются, собираются – сходняк это называется. – Вовец нетерпеливо пристукнул по столу кулаком. – Дальше давай!
– Ага. Пусть соберутся на этот самый «сходняк». Скажи, что нашел виновника всех неприятностей. И завтра представишь его со всеми доказательствами. Вот, собственно, и все.
– Так-таки и все? – удивился бригадир. – И кто же этот виноватый?
– А кто тебе больше всего на свете мешает жить? – заговорщицки подмигнул Пульман. – Кто в свое время опозорил тебя перед всем криминалитетом и лишил лакомого куска?
– Вона!!! – Вовец криво ухмыльнулся и опять нехорошо цыкнул зубом – безо всякого почтения, сукин сын, цыкнул! – Ишь ты, недоделанный, куда замахнулся! От ты куда свои ручонки протянул! Хм… Однако твою квадратную головенку там моментом оторвут – глазом моргнуть не успеешь! Засада сам кого хошь загипнотизирует и в транс введет – это я тебе отвечаю! Думаешь – чего блатота под его дудку пляшет? Думаешь, просто так, да? Я вот живу и до сих пор удивляюсь: отчего это он в Ложбинске всех до кучи под себя не подмял?! Да уж…
Нет, ты, может быть, и умный, гипнотизер, однако… однако, ежели вас поставить рядышком, Засадина башка раза в два будет больше, чем твоя, – можешь мне поверить на слово! Ха! Деловая колбаса – Засаду захотел ущучить…
– Я еще раз попрошу обращаться ко мне на «вы», господин Анисимов, – очень спокойно сказал Адольф Мирзоевич, немигающим взором глядя на бригадира.
– Ты мне сейчас дай на две минуты своих этих… ну, быков – которые убийцы. Вот и все, что от тебя требуется. И завтра на этом вашем… эмм… на «сходняке» держись мужиком – не уписайся от напряжения. Гипнотизировать этого Засаду я не собираюсь. А по поводу большой головы… – Он потрогал ладошками свой плешивый череп и загадочно хмыкнул:
– Так вот – насчет большой головы. Размер черепа, мой дорогой друг, отнюдь не является определяющим критерием развитости интеллекта. Если бы мощь ума зависела от габаритов, тогда все мы были бы рабами слонов и китов. А между тем мы с вами держим в зоопарке первых и используем жир вторых. Ферштейн? И еще… Запомни хорошенько, не-вежда: любая голова, даже самая разумная, хороша лишь тогда, когда она прочно сочленена с телом посредством крепкой шеи…
9
– Бабинов… Бабинов… Ага… Ну и мерзкая же у вас харя, молодой челаэк! – задумчиво произнес Андрей, рассматривая в полированной поверхности письменного стола свое изуродованное отражение. – Бабинов… А фамилия у этого господина, я вам скажу, вообще чмошная – куда там моей харе!