Блондин на коротком поводке
Шрифт:
— Ты, это, побольше насчет эротики, конкретно! — потребовал клиент. — А всяких умных слов мне не надо, не люблю, когда меня грузят!
Он подошел ближе к «Композиции номер сто двадцать восемь» и одобрительно крякнул:
— Реальный размерчик!
Затем повернулся к разноцветной девице и спросил:
— А сколько, типа, эта хрень стоит?
— Восемнадцать тысяч условных единиц, — тихо прощебетала девушка, скромно потупившись.
— Чего? — пробасил клиент, побагровев. — Сколько?
— Восемнадцать тысяч, — еще тише повторила
— Чего? — проревел клиент, еще больше багровея. — На фига мне твоя скидка? Я что, лох или нищий какой-нибудь? Мне Толян говорил, что он у вас за сорок пять штук баксов какую-то хреновину купил, а ты мне дешевку подсовываешь! Да надо мной пацаны смеяться будут, если я такую дешевку куплю! Ты мне что-нибудь стоящее покажи!
— Может быть, ваш друг приобрел у нас одну из работ Прохора Желтоногова-старшего? — пискнула девица, отступая к стене.
— Какой еще друг? — толстомясый еще больше раздулся.
— Ну, о котором вы сейчас говорили… который делал у нас покупку… кажется, вы сказали, что его зовут Толян?
— Да какой он мне друг! — Маленькие глазки толстяка загорелись недобрым огнем. — Я таких друзей в гробу видал! С чего это ты взяла, мочалка крашеная, что Толян мне, типа, друг?
— Нет, извините, — пропищала вконец испуганная девица, — извините, я вас не так поняла…
— То-то, теперь извиняешься! — Громила немного успокоился. — Ты базар-то фильтруй, а то ведь и ответить за него придется… Ну, чего ты там говорила — у вас его папаша, что ли, имеется?
— Какой папаша? — снова испугалась девушка.
— Ну как же — этот у вас Прохор-младший, а ты сказала, что есть еще и Прохор-старший… Тот, что ли, реальных бабок стоит?
Девица наконец поняла, чего от нее хотят, и почувствовала твердую почву под ногами.
— Прохор Желтоногов-старший и Прохор Желтоногов-младший — это не отец и сын, как часто думают любители искусства, — уверенно защебетала она, — более того, они вообще не родственники…
— Это как же? — удивленно протянул клиент.
— Они всего лишь однофамильцы, — пояснила разговорчивая девица, — повстречавшись на одном из крутых виражей своих творческих биографий, два Прохора Желтоногова решили, что такое совпадение не может быть случайным, и основали новое течение в современном изобразительном искусстве — гиперпредметный суперреализм.
— Эй, ты, швабра разноцветная! — клиент снова начал закипать. — Ты чего выражаешься? Я таких слов даже на зоне не слышал! У вас тут вроде приличное место, типа, картины и прочая хрень, а ты такие слова употребляешь, которых я даже повторить не могу! Сказано тебе человеческим языком — фильтруй базар, а то придется за него ответить!
— Извините, — девушка покраснела, на глазах у нее выступили слезы, — это совсем не то, что вы подумали… Это не выражения,
— Опять, блин, ты за свое? Я, может, в культурное место пришел и не желаю слышать всяких этих… терминов! Короче, кончай меня грузить, показывай конкретные вещи за реальные бабки!
Девушка провела своего строгого и требовательного клиента к следующему экспонату, который представлял собой выставленный на невысоком деревянном постаменте проржавленный автомобильный коленчатый вал, и завела свою обычную песню:
— В этом выдающемся произведении Прохора Желтоногова-старшего вы видите мастерство и экспрессию, характерные для зрелого периода этого выдающегося художника. Скульптура, названная автором «Скорость», воплощает в себе характерные черты нашего времени, его урбанизм, технократизм, порабощенность человека машиной…
— Слушай, макака синерылая, я тебе сказал — кончай меня грузить! — прервал девицу клиент. — Говори толком, сколько эта хрень стоит, и завязывай со своими, блин… терминами!
— Эта работа Прохора Желтоногова-старшего оценена в пятьдесят две тысячи условных единиц, но вам, как большому ценителю концептуального искусства, мы можем продать ее за пятьдесят тысяч.
— Без базара, — довольно осклабился «браток», — вот это — реальный разговор! Все пацаны уже, в натуре, приобщились, блин, к настоящему искусству, а я все хожу, как неродной! Это скоро смеяться будут, что я прямо как лох какой-то! Кому бабки-то отслюнить?
— Вот Анна, она примет у вас оплату, — с облегчением вздохнула девица, передавая трудного клиента с рук на руки своей коллеге, терпеливо дожидавшейся в сторонке результата переговоров.
Освободившись, она наконец заметила нас с Сашей и поспешно подошла к нам:
— Извините, что не сразу уделила вам внимание. Вас интересует какой-то определенный художник или вы просто хотите подобрать работу, подходящую к вашему интерьеру?
— Нет, девушка, — строго произнес Саша, — мы хотим поговорить с Варварой Васильевной.
— А по какому, извините, вопросу? — робко поинтересовалась разноцветная девица.
— По конфиденциальному, — холодно ответил Саша, махнув в воздухе изъятым у сотрудника Захарова удостоверением.
Девица побледнела, нервно сглотнула и послушно повела нас в глубину галереи.
Подойдя к резной двери с бронзовой, ярко начищенной ручкой, она испуганно проговорила:
— Вот кабинет Варвары Васильевны…
Саша отодвинул ее в сторону, открыл дверь, и мы вошли в кабинет.
За столом красного дерева восседала весьма представительная деловая дама несколько неопределенного возраста в ослепительном брючном костюме из вишневого шелка, изумительно подходящем к волосам цвета «макагон», из-под которого выглядывала белоснежная шелковая же блузка.
Дама беседовала по телефону и взглянула в нашу сторону весьма нелюбезно — разговор, как я вскоре поняла, был до чрезвычайности важный и увлекательный.