Блондин на коротком поводке
Шрифт:
Потом он опустился на корточки возле мертвого Филиппа и начал быстро, внимательно обследовать его одежду.
Я отошла чуть в сторону, очень хотелось побыть одной, прийти в себя, обрести ясность мысли. Размышлять, конечно, в таких условиях невозможно, да у меня и не было на это сил.
Со стороны все происходящее казалось жутким сном, сюрреалистической картиной Сальвадора Дали — экзотические деревья, каменная черепаха, лужа крови на полу и мой вышитый платочек…
Я тряхнула головой, чтобы отогнать боль, стучавшую в виске, и снова подумала, что, если бы не
В тот день я сидела над чудовищным курсовиком по экономике. Внезапно звонок на входной двери залился истеричной трелью. Я оторвалась от компьютера и пошла открывать.
На пороге стояла Дашка, еще более красивая, чем обычно. Щеки ее горели смуглым румянцем, глаза сияли, как два сапфира.
— Стрижова! — завопила она, врываясь в квартиру, и закружила меня по прихожей. — Стрижова, ты не представляешь, что произошло!
— Я представляю, что сейчас произойдет, — ворчливо ответила я, пытаясь вырваться. — Ты разнесешь мою квартиру! Это в твоих роскошных апартаментах можно танцевать вальс и самбу, а у меня прихожая — полтора квадратных метра, мы сейчас затанцуем в туалет и своротим унитаз!
— Катька, не будь занудой! — счастливо расхохоталась Дашка. — Будь нормальным человеком!
— Вот сдам курсовик — и стану, — ответила я, но невольно заулыбалась, подхваченная ее весельем. — Ну, что у тебя случилось? Опять влюбилась?
— Не опять! — прокричала эта сумасшедшая так, что ее было слышно во всех квартирах нашего пятиэтажного дома. — Не опять, а всерьез! По-настоящему! На сто процентов!
— И кто же этот счастливец? — Я осторожно провела ее мимо легко бьющихся предметов домашнего обихода и усадила за кухонный стол. — Кофе будешь?
— Я тебя, наверное, отрываю? — внезапно усовестилась она. — У тебя суровый курсовик?
— Да ладно. — Я отмахнулась, все равно нужно передохнуть, а то мозги уже начали искрить, еще немножко — и будет короткое замыкание. — Ну, рассказывай — кто этот счастливый кекс?
Я понимала: любой был бы рад оказаться у подруги на коротком поводке. Но не сомневалась, что сама Дашка выберет в мужья какого-нибудь симпатичного блондина.
— Ой, ты не представляешь! Он просто совершенство! Просто собрание всех возможных достоинств! Красив, как Бред Питт, сексуален, остроумен, обворожителен… и он без ума от меня!
Я осторожно отобрала у Дашки единственную хрустальную пепельницу, которой она бурно размахивала и норовила запустить в стенку, и одновременно сняла с плиты закипающую кофейную джезву. Я решила попробовать спустить подругу с небес на грешную землю.
— Прости, дорогая, — проговорила я, разливая кофе, — а не может быть так, что это собрание достоинств интересуется не столько твоими прекрасными глазами — действительно прекрасными, — сколько миллионами твоего папочки? Ты не допускаешь такой мысли?
Я ожидала любой реакции на свои слова, но только не той, что последовала.
— Ой, Стрижова! — Дашка буквально зашлась от смеха и едва могла говорить. — Ой, Катька, ну с тобой просто сдохнешь! Ой, ну я не могу! Папочкины миллионы! Нет, это что-то!
— Не знаю, что тут такого смешного. — Я даже немного обиделась. — Современные молодые люди, они, знаешь ли, не такие уж бескорыстные и кристально честные, так что вполне возможно, что…
Я нарочно говорила ворчливым менторским тоном, как будто была Дашкиной прабабушкой, но она совершенно не обращала на меня внимания, ее распирала чистая радость.
— Вполне возможно, — продолжала она хохотать, — только не в его случае!
Я осторожно отодвинула кофейную чашку, которую она едва не сбросила локтем со стола, и продолжила:
— Тебе делает честь то, что ты о нем такого высокого мнения, но как бы ты потом не разочаровалась…
— Да при чем здесь мое мнение! — Она все не могла успокоиться и уже всхлипывала от смеха. — Ты даже не представляешь… даже не представляешь, как это смешно… папочкины… папочкины миллионы!
— Что ты нашла смешного в моих словах? — я наконец всерьез обиделась.
— Ой, Катька, не могу! Да его фамилия — Руденко!
— Ну и что? — Я по-прежнему ничего не понимала. — Фамилия как фамилия… ну, Руденко…
И тут до меня дошло.
— Неужели тот самый Руденко?
— Тот самый, Михаил Николаевич — это его отец. А он — Стас Руденко, Станислав… а ты говоришь — папочкины миллионы! Нет уж, мое приданое вряд ли его интересует! Скорее уж меня можно заподозрить в том, что я охочусь за деньгами его папочки!
Да, конечно, я слышала фамилию Руденко, как и все люди в нашем городе и во всей стране. Очень трудно было ее не услышать. Эта фамилия не сходила со страниц газет, а сам Михаил Николаевич — с телевизионных экранов, словно он был звездой шоу-бизнеса.
Но он не был звездой шоу-бизнеса, он был просто звездой бизнеса, причем звездой первой величины.
Ему принадлежал огромный нефтеперерабатывающий комбинат и целая сеть бензоколонок, крупная строительная компания и несколько грузовых кораблей, десятки грузовиков-рефрижераторов и несколько супермаркетов в обеих столицах, популярная ежедневная газета и футбольная команда… Это был не просто богатый человек, это был очень и очень богатый человек.
Да, пожалуй, наследника этой империи вряд ли могут заинтересовать жалкие миллионы Дашкиного отца!
— Неужели тот самый Руденко! — изумленно повторила я. — Ну, подруга, ты даешь! Где это тебе удалось подцепить такое сокровище?
— Ну, Катюша, — Дашка наконец перестала веселиться и заговорила нормальным тоном. — Ты же знаешь, где я учусь. У нас можно встретить чуть ли не принцев крови.
Действительно, факультет международных отношений Санкт-Петербургского университета — место весьма специфическое. Поступить на него достаточно трудно, точнее — дорого, но дети, особенно девочки из очень обеспеченных семей, летят туда, как мухи на мед, по одной-единственной причине: там они будут несколько лет спокойно тусоваться среди себе подобных и имеют большой шанс найти, как раньше выражались, приличную партию, то есть удачно выйти замуж или жениться.