Блондинка в черном парике
Шрифт:
– Да уж, Шерри, могу себе представить, как эти старые простаки будут торговать мороженым. Да они его сами все слопают, а потом будут рыгать и пытаться напустить на себя жалостный вид. – Она обернулась к Салли и расплылась в улыбке. – Мы когда-то обсуждали, стоит ли подключать к делу мужчин. Конечно, они ворчали, жаловались и вообще говорили, что это женская работа. Но в результате мы решили держать их подальше от магазина.
– Вероятно, вы правы, – проговорила Салли, принимая рожок с мороженым. Она откусила кусочек, и ей показалось, что она уже на
– Просто восхитительно. Жалко, что Хелен не может выйти за меня замуж.
Женщины рассмеялись. Шерри сказала:
– Да, с тех пор, когда мороженое хранили в гробах у Ральфа Китона, мы прошли немалый путь, правда, Бельма?
Бельма в ответ только улыбнулась, принимая у Салли два доллара шестьдесят центов.
Из подсобки вышла Хелен.
– Привет, Салли. А Амабель уехала в Портленд.
– За покупками и принадлежностями для своих занятий живописью, – добавила Бельма. – Она обещала вернуться дня через два. Вероятно, к пятнице приедет.
– О!
Салли снова лизнула мороженое, почувствовала во рту непередаваемый вкус и в блаженстве закрыла глаза.
– Должно быть, это еще более порочное занятие, чем съедать по три яйца в день.
– Да будет вам, какая разница, если вы съедите всего лишь один рожок в неделю. – Хелен повернулась к Бельме. – Знаешь, в прошлый вторник я видела, как Шерри съела целых три рожка подряд!
– Я не ела!
– А я тебя видела. И все они были политы двойной порцией горячего шоколада.
– Не ела я!
И три женщины накинулись друг на дружку. Судя по всему, они занимались этим уже многие годы. Каждая знала слабые места других и самозабвенно упирала как раз на них. Салли молча наблюдала, поедая свой рожок с бананово-ореховым мороженным. Последнее слово осталось за Вельмой. Прежде чем Шерри или Хелен успели хотя бы пикнуть, она обратилась к Салли:
– Нет, мы не позволим мужчинам встать за прилавок. Они тут все съедят. Салли рассмеялась:
– Боюсь, что я ничуть не лучше мужчин. Я бы в одно утро проглотила все ваши запасы. – Она доела рожок и добавила, похлопывая себя по животу:
– Сейчас я уже не ощущаю себя такой тощей.
– Оставайтесь здесь, Салли, и вы в два счета превратитесь в такую же мягкую и уютную пышку, как мы, – заверила ее Шерри Ворхиз.
– Я восхищаюсь этим городом. Он такой милый, красивый и совершенно безупречный. А все эти цветы! Даже кладбище – и то в образцовом порядке. Трава вовремя подстрижена, все надгробия в идеальном состоянии. У меня такое впечатление, что вы никогда не упускаете ни единой детали, мешающей Коуву выглядеть абсолютно безукоризненным.
– Да, мы стараемся думать обо всем, – кивнула Хелен. – Раз в неделю у нас бывает общее собрание горожан, и мы обсуждаем, не нужно ли что-то усовершенствовать, заменить или исправить.
– А что вы вообще делали на кладбище? – вдруг спросила Вельма, вытирая мокрые руки о передник, сшитый из той же веселенькой ткани в голубой цветочек, что и занавеска.
– Да я просто бродила по окрестностям, когда поняла, что Амабель нет дома. Я заметила кое-что, показавшееся мне несколько необычным.
– Что же это было? – поинтересовалась Хелен. На миг у Салли в голове мелькнуло сомнение, не лучше ли ей держать язык за зубами. Но она прогнала эту мысль: побойся Бога, девочка, эти женщины спорят между собой из-за мороженого! Они знают, кто и когда умер в этом городе. Конечно, они могут ей что-то рассказать, а почему бы и нет? Здесь же не происходит ничего страшного. И она сказала:
– Видите ли, по периметру кладбища находится около тридцати могил. Все эти люди умерли в восьмидесятые годы, и все они – мужчины. На их надгробных плитах нет ничего личного, специфического – только имена и даты рождения и смерти. На других надгробиях есть какие-то тексты. А одно – совсем особенное, на нем выбито только имя – «Билли». Это показалось мне странным. Может быть, просто всем надоело вникать в какие-то личные подробности. Так много умерло мужчин – и ни одной женщины. Наверное, вас самих это удивило?
Шерри Ворхиз тяжело вздохнула и покачала головой:
– Это было ужасно. – Она нахмурилась. – Хэл был очень подавлен тем, что мы в те годы потеряли так много паствы. И вы совершенно правы, Салли, умирали именно мужчины. Все умирали от разных причин, но нам было одинаково тяжело.
А Хелен Китон поспешно проговорила:
– Не забывайте, что довольно многие из этих могил принадлежат людям, жившим в микрорайоне. Их родственникам показалось, что наше кладбище выглядит романтично – расположено вблизи скал, обдувается океаническим бризом и все такое. Мы разрешили им похоронить здесь своих умерших.
– А та несчастная женщина, которую мы с мистером Квинланом нашли у подножия скал, тоже здесь похоронена?
– Нет, – ответила Бельма Эйснер. – Ее муж – просто молодой грубиян. Он кричал на всех перекрестках, что мы каким-то образом ответственны за ее смерть. Я велела ему посмотреть получше на нас, на наши мускулы и как следует подумать. Будто мы могли иметь какое-то отношение к смерти его жены! Он вылетел отсюда как ошпаренный.
– Этот тип даже не отведал нашего мороженого! – возмущенно вставила Хелен. – В ту неделю мы торговали ванильным мороженым со свежей голубикой. Он так и не вернулся.
– Да, не очень-то хорошо с его стороны, – согласилась с ней Салли. – Пожалуй, мне пора идти. Спасибо за мороженое. – В дверях она оглянулась. – Кстати, я не нашла могилы доктора Спай-вера.
Ей ответила Вельма:
– Его могилы здесь нет. Доктор хотел, чтобы его кремировали и отвезли прах в Огайо. Он говорил, что ни за что на свете не допустит, чтобы его готовил к погребению Ральф Китон.
Хелен Китон расхохоталась:
– Ну и возмущался по этому поводу Ральф, доложу я вам!
– Возмущался, – хмыкнула Шерри. – Да Ральф был просто взбешен. Это про тебя можно сказать, что ты возмущаешься, когда, например, Ральф не бросает шорты в корзину с грязным бельем.