Блудница
Шрифт:
— Наверное... — протяжно отозвалась Мария. — Я, возможно, вообще «факир на час». Я не привязываюсь к мужчинам. Более того, они думают, что используют меня, а на самом деле это я их использую. И всякий раз, ну почти всякий, тот, с кем я провела ночь, начинает понимать, что женщина больше, чем просто секс. Меня преследуют, предлагают руку и сердце либо постоянную, высокооплачиваемую связь... А для меня войти дважды в одну и ту же воду просто невозможно. Смотрю на того, с кем провела время, и думаю: «Это надо же, и как меня угораздило, да ни за какие блага мира он больше до меня не дотронется!»
— Это что же, скрытый феминизм в тебе бродит?
— Не знаю.
— Значит, сейчас ты смотришь на меня, постылого, и думаешь о том, как бы избавиться от моих надоевших притязаний?
Мария долго молчала, потом вздохнула глубоко и, выпутавшись из своего кокона, забралась к Потапову на колени.
— Я бы тогда не предлагала тебе купить пирс... И потом... ты сам очень скоро откажешься от меня. Поймешь, что перестал удовлетворять меня, и откажешься. А это произойдет неизбежно. Я получаю ту необходимую мне полноту чувств только тогда, когда меняю мужчин и они мне за это платят.
Потапов обнимал послушное теплое тело Марии и готов был разрыдаться. Он все понимал... Ее уникальная природа не могла быть чьей-то. Она принадлежала себе и с легкостью шла на короткие любовные всплески, умея при этом отдаваться с такой полнотой и неистовством, что каждый новый ее партнер терял голову, понимая, какое сокровище попало в его руки... Ему и в голову не приходило, что, пока он проживал головокружительное «послевкусие», его женщина была уже далеко, и он безнадежно отстал в своих попытках догнать и удержать за ускользающий хвост эту причудливую птицу Феникс...
* * *
...Потапов приоткрыл глаза и сразу увидел зазывный взгляд «шоколадки», казалось, не отпускающей его даже когда он притворялся спящим. Машинально ответив мулатке восхищенной полуулыбкой, Потапов прошел через тамбур в соседний вагон, где располагался вполне приличный бар и, взяв двойную порцию виски, уселся за маленький столик возле окна. От всех воспоминаний разболелась голова, в левый висок лупила взбесившаяся от напряжения кровь, и он почувствовал под пальцами набухшую болезненную вену.
Эта Марина Миловская, свалившаяся на голову нежданно-негаданно, всколыхнула все то, что так неистово пытался притушить в памяти Потапов. К тому же перенапряжение последних рабочих недель вылилось в такую болезненную форму. Какого, спрашивается, черта он позволил себе так распсиховаться. И бедного Ингвара взбаламутил неизвестно зачем.
...Он вспомнил унылый ноябрьский день, когда хоронили Марию. Скорбный осунувшийся лесок напротив кладбища, где отчаянно надрывалась хриплым гортанным воплем какая-то птица... Закрытый гроб, где хоронились от прощальных взглядов останки Марии, изуродованной в автомобильной катастрофе... Заливающаяся детским тоненьким плачем уже взрослая семнадцатилетняя Ксюша... Комок мерзлой земли, брошенной на крышку гроба, ударившего прямым попаданием в сердце жесткой непоправимой неумолимостью... Две жалкие сгорбленные фигуры родителей Марии, сразу превратившихся в сухоньких безутешных стариков... Десятки незнакомых мужских лиц, и их невероятные букеты, говорившие красноречивей любых слов над могилой Марии...
Все это в один миг выбросила дотошная память в сжавшуюся болезненным комочком душу Потапова. Он сделал несколько больших глотков и почувствовал, как виски обжигает до слез его внутренности. Потапов плакал и ничего не мог поделать с этим запоздалым на несколько лет выражением своего безутешного горя. Тогда у него рыдало только сердце. Теперь женщина... эта Марина Миловская... совсем другая, но каким-то потаенным родством напомнившая ему Марию, освободила наконец-то переполненное скорбью сердце, и вся эта боль вылилась потоками нескончаемых слез. Даже первые буквы их имен и фамилий совпадали... Каких только созвучий и горьких ассоциаций не несет в себе жизнь...
Когда погибла Мария, Потапов отдыхал с семьей в Греции, на острове Эвбея. Туда позвонила ему из Парижа Ксюша. Его отношения с Марией сделались к тому времени очень сложными, запутанными, с его стороны все еще восторженно-вожделенными, с ее — сдержанными и по-дружески участливыми. Он знал, что в ее жизни появился мужчина, сумевший заменить собой десятки бывших, настоящих и грядущих любовников. Он был ирландец, но жил в Германии, и как судьба свела его с Марией, Потапов не знал. Она никогда не говорила об этом, хотя он видел его на фотографии, которую она тщательно скрывала от Ксюши. Девочка ревниво оберегала ее отношения с отцом. Соответственно своему возрасту, насмотревшись американских сериалов, с мелодраматическим надрывом провоцирующих возвышенный пафос семейного счастья, она все категоричней настаивала на том, чтобы съехаться и жить всем вместе.
Навязанный Марией пирс сделал свое дело. Двумя годами спустя, по протеже той же Марии, Потапов расстался с этой собственностью на невероятно выгодных условиях и сумел начать свое дело. Используя многочисленные шведские связи, открыл по России несколько автомобильных салонов, потом связался с нефтяными магнатами и, совсем забросив свои дипломатические интересы, превратился в удачливого преуспевающего российского бизнесмена. Его семья продолжала жить в Стокгольме, в просторной красивой квартире в центре города, а сам Потапов мотался из России в Швецию, понимая с каждым визитом в Москву, что Мария уже никогда не будет принадлежать ему.
— Почему ты не расскажешь Ксюше о Крисе? Если между вами такая сумасшедшая любовь, то бездарно терять время, — с досадой спросил как-то Потапов у Марии. — Ксюша — взрослая девочка, сама скоро замуж выскочит. Зачем приносить себя в жертву?!
— У него тоже все непросто, Ник. — Мария грустно покачала головой. — Жена — крайне неуравновешенная психически особа. Периодически наступают обострения, и она лечится в клинике для душевнобольных. Дико ревнует Криса, следит за ним, у нее обостренная до ясновидения интуиция, и каждый наш «загул» заканчивается для нее новым припадком... Она повсюду ездит с ним. Две недели назад он был в Москве, она унюхала на нем запах моих духов... и он еле довез ее до Мюнхена. Я устала... Он безумно любит меня, но свой крест будет нести до конца...
Еще через какое-то время глубокой ночью Потапова разбудил телефонный звонок в его московской квартире. Приглушенные рыдания заставили его в одну секунду проснуться.
— Мария? Ты где? Что случилось? Я сейчас приеду!
— Не надо... Я стою под твоими окнами.
Через пять минут взъерошенный полуодетый Потапов буквально втащил на руках обессиленную от слез, сразу подурневшую осунувшуюся Марию. Сначала она не могла даже говорить. Ее трясло, она никак не могла согреться, цеплялась за него, как утопающий за соломинку, бессвязно бормотала... Потапов уяснил, что она рассталась с Крисом. Сочинила версию своего замужества. Он поверил. Или сделал вид. Его жене было необходимо серьезное лечение, а оно в первую очередь предполагало исключение всех стрессов. Отсутствие Криса моментально создавало такую ситуацию, ее психика была настроена на него, как тонкий принимающий аппарат на необходимую волну.