Блуждающий в темноте

Нокс Джозеф

– Не знал, что людей нашего возраста вообще посылают в ночную смену. – Он не обратил внимания на колкость. – В смысле, на постоянку… – Ренник понизил голос. – Чем ты такое заслужил?

– Да ничем особым. – Видя, что он ждет продолжения, я добавил: – Сделал то, что нужно, не так, как нужно.

– А я другое слышал, – ухмыльнулся Ренник. – Больше не употребляешь? – В ответ на мое молчание он продолжил: – А то с чего вдруг такие перемены? Особо важное дело доверили.

Разумеется, он считал дело особо

важным. Раз он к нему причастен.

– Сатти был одним из тех, кто арестовал тогда Вика.

– Да ну? – Ренник явно впечатлился. – А я думал, что Блейк.

– Блейк добился от Вика признания вины, но первым на место прибыл Сатти. В полицию поступило сообщение, что по городу разгуливает человек в окровавленной одежде, и Сатти все бросил и помчался на вызов.

Ренник непонимающе сдвинул брови:

– То есть двенадцать лет спустя его сдернули с ночной смены, чтобы он держал умирающего Вика за руку? Не понимаю.

– Знаешь ведь, что одного ребенка так и не нашли.

– Конечно, – ответил он. – Девочку. Лиззи Мур.

– Верно. – Я кивнул на палату в конце коридора. – Умирающий Вик – последняя возможность для родственников узнать, что он с ней сделал.

– Да, но вас-то почему к нему приставили?

– Как бы ты назвал Вика одним словом?

– Сволочь, – не раздумывая ответил Ренник.

Я кивнул:

– Ну так вот Сатти говорит с ним на одном языке. Причем бегло. Они поладили тогда, во время ареста. Начальство решило, что только Сатти сможет его разговорить.

– Поладили? – Ренник скривился; у него как будто даже волосы встали дыбом от возмущения. – Вик убил женщину и троих детей…

Я кивнул, но это было трудно объяснить.

На первый взгляд у Сатти было больше общего с преступником-рецидивистом, нежели с полицейским. Кроме одного. Преступники действовали под влиянием порыва, в гневе или ради денег. Сатти же привлекал сам акт злодеяния, и чем хуже – тем больше. Его работа в правоохранительных органах была просто способом постоянно находиться в этой атмосфере, не рискуя собственной свободой. Если ночное дежурство выдавалось чересчур спокойным, Сатти организовывал неприятности сам.

В душе я был согласен с Ренником.

То, что нас перебросили на это задание, было чем-то необычным и даже невероятным, но я не хотел знать, что на самом деле стояло за этим решением. Когда ответы становятся все мрачнее, вопросы перестаешь задавать.

Я не знал точно, что вызвало эти перемены, но Сатти явно приложил к этому свою продезинфицированную лапу.

– Какой он? – Ренник нарушил мой ход мыслей.

– Сатти?

Ренник закатил глаза:

– Мартин Вик.

– Не знаю, – ответил я, и Ренник состроил недоверчивую гримасу. – Кроме шуток, со мной он не разговаривает.

– Так ты с ним сидишь десять часов кряду…

– Записываю все,

что он делает, и зову Сатти, если попросит.

– Ты, похоже, в рубашке родился.

– Ага, – подтвердил я. Вот только рубашка была смирительной.

Я обошел Ренника и перевернул газету на конторке. На первой полосе красовалась фотография нашего заключенного, Мартина Вика. Он сидел на больничной койке и ел хлопья с молоком. Фотографию сделали из коридора на мобильный телефон.

«Серийный убийца приканчивает жратву».

– Черт подери. – Я поглядел на Ренника.

– Не в мое дежурство, меня к завтраку всегда сменяют.

– Если Сатти увидит, он тебе в глаза нассыт. – Я посмотрел на дату. Утренний воскресный выпуск. Через несколько часов увидят все. – Где взял?

– В регистратуре во время перерыва.

– И не подумал об этом сообщить?

– Не в мое же дежурство, – сказал он.

– Но ты же у всех выворачиваешь карманы?

Персонал сюда проходил только после досмотра. Присутствие санитаров, уборщиков, даже врачей и медсестер было строго регламентировано. Охраннику вменялось в обязанность обыскивать каждого.

Телефоны проносить было запрещено.

Ренник насупился:

– Конечно у всех.

Мы оба обернулись, когда Сатти с обеспокоенным видом вышел из палаты Вика. Я заслонил собой газету на конторке.

– Секунда найдется, Эйд? – спросил Сатти.

– Конечно…

Я вывернул карманы, сдал Реннику телефон и расписался. Последовал за Сатти на некотором расстоянии, не желая сразу сообщать плохие новости.

Стены закрывала пленка.

Вдоль них стояли ведра со штукатуркой и мусором. Ремонт отложили до смерти Вика.

Сатти придержал дверь туалета, будто приглашая меня в свой кабинет. Я нащупал выключатель. Сюда не заходили неделями, возможно, это было самое чистое помещение в здании. Я присел на раковину. Сатти закрыл дверь и прислонился к ней, чтобы никто не вошел и не вышел.

– Вик говорит, что не просил меня звать…

– Просил. В записке. Если я ее неправильно понял, то извини, что притащил тебя сюда.

Сатти слушал меня молча. Только выражение лица менялось.

– Ладно, – наконец произнес он. – Верю. Значит, написал записку и хотел, чтобы ты сходил за мной. К чему бы это?

– Думаешь, умирает?

– Он уже несколько месяцев умирает. Привык уже, наверное, умирать. Не-а, тут что-то другое. Он как будто… не знаю… напуган.

– Думаешь, кто-то к нему подобрался? – спросил я, думая о газете.

Сатти не ответил.

– Зачем? И как? – Я понизил голос.

Сатти, осклабившись, поглядел на пол, затем приотворил дверь плечом. Выглянул в коридор и покачал головой. Я тоже выглянул со своего места. Ренник снова читал газету. Подперев подбородок дулом винтовки.