Блуждающий в темноте
Шрифт:
– Громила-дрочила. – Сатти вышел из туалета и со всей силы хлопнул дверью.
Чуть не выскочив из штанов, Ренник поспешно ухватился за винтовку. Повезло, что не разнес себе голову. Сатти подошел к посту, заглянул в лист учета и уставился охраннику в лицо.
– Констебль, у заключенного были посетители во время нашего отсутствия?
– Что?
– Что, сэр, – поправил его Сатти. – Похоже, кто-то побеседовал с Виком, пока нас не было. Может, врач или медсестра левые зашли, а ты их не записал? Может, тебе любопытно стало, уж не знаю. Но человек, который готов был признаться,
– Мимо меня никто не проходил.
Взгляд Сатти упал на статью. Он увидел фото Вика на больничной койке и схватил газету. Я хорошо знал этот взгляд Сатти и порадовался, что он предназначен не мне. Словно горшок мочи, которая вот-вот забурлит. Сатти забрал свой бумажник с конторки и принялся пересчитывать деньги.
Ренник фыркнул:
– Да не трону я ваши деньги, сэр.
– Знаю, что не тронешь, – ответил Сатти. – Эйд, как прозвище у того ирландишки, который рекламировал свои услуги в «Восходящем солнце»?
Я задумался, припоминая.
– Вилли Подрывник.
– Ага, точно. Похвалялся, что за пятнадцать фунтов готов сломать кому угодно что угодно. – Сатти хлопнул бумажником о конторку и надвинулся на Ренника. – Ну так вот, у меня имеется его номерок и две двадцатки, так что гони версию поубедительнее.
– Я во время завтрака не дежурю. Меня тут не было, когда фотографию сделали.
– Эйд, проверь-ка. – Сатти схватил газету со стола и пошагал обратно в палату. – И кофе принеси. Да чтоб чернее спринтеров на стометровке.
Я подождал, пока дверь захлопнется, кивнул в пространство и, не глядя на Ренника, направился к выходу.
5
На лестнице свет снова моргнул и погас. Сатти терял самообладание примерно так, как теряют ключи. Беспечно и совершенно бездумно. Порой казалось, что навсегда. Изредка он направлял свой гнев на людей, будто луч прожектора, который заставляет тебя замереть на месте и высвечивает то, что ты прячешь. Если его обеспокоила перемена в Вике, значит дело серьезное. То, что чутье сразу указало ему на Ренника, спокойствия не добавляло.
Смена предстояла долгая, а инциденты с огнестрельным оружием происходили постоянно.
Резервный генератор изволил завестись, и свет загорелся вполсилы. Я потер лоб в попытке взбодриться и шагнул в упорядоченный хаос, характерный для центральной городской больницы в выходные.
Как можно быстрее прошел по исцарапанному линолеуму приемного покоя, пробираясь сквозь толпу пациентов.
Только я удалился от суматохи на второй этаж, как бригада «скорой» провезла кого-то на каталке в операционную. В этой части здания не было окон, но обычно я определял время суток по состоянию поступающих пациентов. Этим вечером больные разной степени тяжести лежали на койках в коридоре, ожидая свободных мест в палатах. Я встал между койками, когда мимо пронеслась с каталкой вторая бригада, а за ней почти сразу – третья.
Субботняя запарка.
Мимо промчалась последняя каталка, и я успел заглянуть в широко раскрытые невидящие глаза пациента с глубокой раной головы. Бригада завезла каталку в боковую палату, двери
– Извините… – обратилась ко мне невысокая женщина, спешившая вслед за врачами по коридору.
Я попытался обойти ее, но она уперла ладонь мне в грудь. Вид у нее был ошарашенный и растерянный. На лбу кровь. Похоже на состояние шока.
– Вы здесь работаете? С ним все будет хорошо?
– Нет, – сказал я, отступая. – В смысле, не работаю.
Я помчался по коридору и, не оглядываясь, завернул за угол. Ноги сами несли меня вперед. Хотелось затеряться в лабиринте отделений и палат. В пустом коридоре я прислонился к стене и закрыл глаза.
У человека на каталке было снесено полголовы.
Наконец я подошел к кофемашине, поискал мелочь в карманах. От палаты Мартина Вика меня отделяло всего ничего, но из-за перегородки я добирался сюда десять минут.
Я опустил первую монету в щель и увидел свое отражение в черной пластиковой панели. Посмотрел вниз и заметил кровавый след от ладони, который оставила на моей рубашке встревоженная женщина. Четкий, хоть отпечатки пальцев снимай. Я сунул деньги обратно в карман и пошел в туалет замывать пятно.
6
Над раковиной висел лист полированной стали. Зеркало наркоманы бы разбили на самодельные ножи. Сталь потускнела из-за вмятин и царапин, так как от листа все равно пытались оторвать хотя бы часть. Мое лицо в нем виделось сюрреалистично, будто искаженная, ненастроенная картинка из другого измерения. Я пригляделся. Темные круги под краснеющими глазами.
Значит, в зеркале я.
В первых двух дозаторах мыла не оказалось, но для комплекта я проверил и третий. Тоже пусто. Отказавшись от идеи отмыть пятно, я просто застегнул пуговицу на пиджаке.
Я уже открыл дверь, но тут из кабинки послышался странный звук.
Похожий на бульканье. На полу валялись надорванные пустые пакетики из-под жидкого мыла. Плоские и блестящие, они напоминали огромных раздавленных личинок. Из кабинки раздался другой звук. Долгий влажный поцелуй.
– Кто здесь? – спросил я.
Ответа не было.
Свет потускнел, я остановился на полпути к кабинке, догадавшись, что я увижу. Толкнул приоткрытую дверцу. Тощая девица в зеленом спортивном костюме с надвинутым на лицо капюшоном сидела на крышке унитаза и высасывала мыло из пакетика. Говорили, что с такого пакетика пьянеешь, как с шести рюмок водки. Правда, чище стать не получится, а вот побочные эффекты неслабые.
Амнезия, слепота и непроизвольное опорожнение кишечника.
Хотя бы далеко ходить не придется.
Ногти странной особы покрывал зеленый лак, а вокруг глаз красовались татуировки в виде пентаграмм разных размеров. Возраст я определить затруднился. Такой образ жизни резко накидывает скорость или значительно уменьшает расстояние на спидометре жизни. Зависит от того, как посмотреть.
Она грязно выругалась и присосалась к пакетику.
Мне стало ее жаль, так что я не особо к ней приглядывался. Только кивнул. Дверца захлопнулась и закрылась на щеколду. В ответ на ругательство можно было пошутить, что помыла бы лучше рот, но слишком мрачная выходила шутка.