Блюз черной вдовы
Шрифт:
Происшедшее стало со временем одной из легенд, которые хозяева таверн и постоялых дворов рассказывают путникам, а те разносят их потом по миру, отчаянно перевирая и приукрашивая. Тио построил на окраине леса небольшой храм и объявил себя жрецом бога, не имеющего тела. У него нашлись свои почитатели. но особой популярностью новый храм не пользовался — горожане заметили, что Тио боится даже заходить в лес, не говоря уж о том, что бы пойти к тому самому озеру. А какое уважение может быть к жрецу, который боится своего бога?
Ниал же с того дня слегка повредился в уме — не слишком сильно и не опасно. Просто стал выдумывать всякие небывалые истории и рассказывать их всем, кто соглашался слушать. Находилось таких людей все больше, послушав его истории, люди в благодарность давали Ниалу еду и деньги, так что вскоре стал он известным сказителем и отправился странствовать от города к городу. На родину он так больше и не вернулся, но горожане все равно гордились таким земляком и упоминали о нем наряду со знаменитыми сырами и особым сортом вина, за которым приезжали купцы даже из Афин.
Глава третья
Я не считаю себя пессимистом. Пессимист ждет, что вот-вот начнется дождь. А я и так чувствую себя вымокшим до нитки.
Леонард Коэн
Хайша ругалась всю дорогу от бара до агентства. Богиню на удивление легко дразнить и я этим с удовольствием пользуюсь.
Замолчала она только когда мы вошли в подъезд и обнаружили на лестничной площадке знакомую фигуру. Ну, разумеется — Едвига Константовна, наша соседка по лестничной клетке, как обычно бдит. Она старательно делала вид, что просто вышла покурить, но эта легенда, по-моему, уже никого не обманывает. Дотошная старуха была настоящей занозой — что для меня, что для Алекса — но недавно меня осенило, как ее можно нейтрализовать. Понадобилось для этого всего лишь несколько туманных фраз, произнесенных уверенным тоном и красное удостоверение с золотой надписью, купленное в сувенирном киоске. Удостоверение я продемонстрировал мельком, потому Едвига Константовна до сих пор не знает, что на нем написано "Министерство по размножению ежиков". Она искренне верит, что ее завербовала какая-то секретная государственная контора и исправно докладывает Алексу обо всех подозрительных… э-э-э… точнее сказать, вообще обо всех событиях, произошедших в нашем доме.
Связь мы поддерживаем через Алекса — так я решил. В конце концов, идея и реализация были моими, должен же и мой напарник внести свою лепту. Едвига Константовна верит, что я так сильно законспирирован, что со мной вести разговоры следует исключительно о погоде. Мы раскланялись, и я уже шагнул к двери конторы, когда раздалось пронзительное:
— Пст!
Я вздрогнул и завертел головой, пытаясь понять, где лопнула труба отопления.
— Пст! Товарищ Фокс! Пст!
Я сообразил, что свистящие звуки издает соседка. Едвига Константовна, натянув на лицо выражение крайней таинственности, поманила меня желтым от никотина пальцем, одновременно пытаясь смотреть одним глазом вверх по лестнице, а другим — вниз. Зрелище было странное и даже пугающее, потому я оставил Женьку открывать дверь и подошел к соседке.
— Товарищ Фокс! Я со всей ответственностью понимаю, что злостно нарушаю режим секретности, но пусть меня лучше со всей бескомпромиссностью осудят товарищи по партии, чем бдительные органы узнают об этом вопиющем случае с несвоевременным опозданием!
"Вечный Хаос! — простонала Хайша. — Не разговаривай с ней! Это какое-то жуткое заклинание, отнимающее разум!"
В принципе, к особенностям речи Едвиги Константовны можно привыкнуть — я же привык. Достаточно пропускать мимо ушей большую часть фразы, фиксируя внимание только на ключевых словах. Мне даже стало интересно, что же это такое "вопиющее" произошло, заставившее соседку нарушить режим секретности, перед которым она испытывала большой пиетет. Потому я тоже огляделся по сторонам и произнес в полголоса:
— Докладывайте, Едвига Константовна.
"Фокс! Я тебя ненавижу!"
— Так точно! Докладываю! Жилец квартиры семьдесят один, Уцелуйко Петр Артемович, двадцати восьми лет, работающий в Музее искусств и ремёсел народов Азии охранником, вернулся домой в двадцать один ноль пять по московскому времени. Будучи встречен мною в подъезде, гражданин Уцелуйко выглядел из себя подозрительным образом и вел религиозную пропаганду антинаучного мракобесия.
По лестничной клетке рассыпался многоголосый звон — заслушавшаяся Женька выронила связку ключей. Мы с Едвигой Константовной осуждающе посмотрели на девчонку и вернулись к гражданину Уцелуйко, Петру Артемовичу.
Как мне удалось понять из удивительных формулировок соседки, казалось, даже пахнущих картонными папками, фиолетовыми чернилами и сургучом печатей, охранник музея последнее время стал задерживаться с работы. Обычно он возвращался в половине седьмого вечера, но две последние недели стал приходить в девять. Бдительная Едвига Константовна заподозрила бедного парня в поведении, несовместимом с моральным обликом строителя светлого будущего и сегодня решила провести с ним воспитательную работу. Но Уцелуйко повел себя странно. Он рассеяно выслушал пламенную агитку о недопустимости пьянства, после чего неожиданно заявил, что сегодня познал истину. Сказано это было таким тоном, что у Едвиги Константовны ни на минуту не возникло соблазна отнести эти слова на счет убеждающей силы ее антиалкогольной пропаганды. Охранник явно говорил о чем-то другом, произнося слово "истина" так, что оно звучало с большой буквы. Он поведал растерявшейся соседке, что сегодня обрел способность творить чудеса и собирается в ближайшее время осчастливить всех людей.
Твердо пообещав Едвиге Константовне, что гражданина Уцелуйко возьмут в разработку и туманно намекнув на то, что Родина не забудет ее самоотверженность, я важно прошествовал в квартиру.
— Вау! — с искренним восхищением произнесла Женька, стоило мне запереть дверь. — Круто бабка излагает. Прямо, живой генератор бреда. Внушает!
— Потому я ее на Алекса и натравил. У меня бы голова взорвалась ее доклады каждый день выслушивать… Ну и где он?
Стоило мне задать вопрос, как дробный топот копыт и радостное повизгивание сообщили о приближении ответа. Чжуполун влетел в узкую прихожую так стремительно, что я едва успел выставить ногу и упереться подошвой в панцирь, иначе его край пришелся бы точно мне в колени. Я ничего не имею против выражения домашними любимцами радости от прихода хозяев, но предпочитаю, чтобы это не сопровождалось членовредительством. Например, как у Паштета, который притопал в прихожую вслед за свинодраконом, вздохнул и развалился на полу, зевая во всю пасть.
— Нэко! — Женька присела на корточки, одной рукой продолжая чесать уши чжуполуна, а другой гладя кота по мохнатому животу. — Привет, толстопузый! Скучал по нам? Скучал, а?
Паштет вытерпел с полминуты, потом обхватил лапами Женькину руку и слегка куснул, демонстрируя, что не одобряет такого панибратства.
— Он не скучал, — сообщил я, вешая куртку в шкаф и проходя в комнату. — Просто жрать хочет. Нас ведь с самого утра не было, да и Алекс наверняка не заходил.
Паштет, услышавший слово "жрать", побежал впереди меня, задрав хвост трубой. Я насыпал ему и Ми-ми корма в миски и рухнул в кресло.
— Ну и бестолковый же выдался денек!
"Не знаю, как ты жил до нашей встречи, — буркнула Хайша. — Но сегодняшний день ничем не отличается от всех предыдущих, что я провела с тобой. В худшую сторону, я имею в виду. Потому что хуже некуда!"
Женька, уже свернувшаяся в уголке дивана с ноутбуком в руках, кивнула, не отрывая взгляда от монитора.