Блюз мертвых птиц

Берк Джеймс Ли

— Ты защищал Фрэнки Джи от кого-то?

— Да от того неизвестного мне чувака, который хотел его прикончить.

— Так от кого же?

Клет, казалось, надолго задумался, прижав лоб к тыльной стороне ладони, словно роденовский мыслитель. Затем он поднял взгляд на Дэна Магелли, как будто только что принял решение всей своей жизни:

— Я видел разносчика с тележкой со жратвой, направлявшегося к общей камере. Если ты меня туда не упечешь, можно мне все-таки сэндвич и кофе? — спросил он.

По мнению Клета, лишь немногие люди действительно понимают, что такое тюрьма и каково это сидеть взаперти,

независимо от длительности пребывания. Людей запирают в тюрьмах не просто потому, что они совершили преступление. Совершение преступления — это второстепенный вопрос, блекнущий по сравнению с основным — тем, что тюрьма — это дом для дефективных и часто беспомощных людей, которые просто не могут выжить на воле. Во времена, когда мелким правонарушителям приходится стоять в листе ожидания, чтобы отсидеть свой срок, практически все заключенные, отбывающие серьезные сроки в тюрьме округа, штата или федеральной тюрьме, представляют собой не только патологических тупиц, но и находятся там по своей воле. По крайней мере, в это свято верил Клет.

Из собственного жизненного опыта он знал, что во многих аспектах тюрьма — это не больше, чем самый захудалый бар, открытый допоздна, без окон, без часов работы и без прямого солнечного освещения. Как только ты благополучно прибываешь туда, время останавливается, а все сравнения отмирают. Неважно, насколько ты изуродовал свою жизнь, неважно, насколько постыдными, унизительными, трусливыми и порочными были твои поступки, рядом всегда найдется парень, которому жизнь сдала карту еще хуже, чем твоя, или совершивший еще больше зла, чем ты.

Самый большой недостаток сидения за решеткой, однако, состоит вовсе не в том, как медленно тянется время. Это осознание того, что ты на своем месте и что ты запихнул себя в клетку только для того, чтобы кто-то другой кормил и заботился о тебе. Груднички бывают самых разнообразных цветов и размеров, а некоторые покрыты татуировками от ладоней до подмышек, и вовсе не удивительно, что матерые рецидивисты зачастую являются завсегдатаями топлес-баров.

Вовсе не все эти мысли мелькали у Клета в голове, но некоторые всплывали, и каждая касалась его самого. Он уже давно потерял счет всем камерам и комнатам для допросов, в которых ему довелось побывать, и количеству раз, когда его сажали на цепь и отвозили на утреннее судебное заседание под осторожные взгляды профессиональных злодеев. Было ли случайностью, что он снова и снова оказывался среди них, пытаясь рационализировать свое поведение, глядя на залитое мочой отверстие в полу под звуки дубинки, которой ночной смотрящий проводил по решетке камер, делая вечерний обход? Однажды попав за решетку, негодяи никогда надолго не покидали это место. Они знали друг друга, делили иглы и женщин так, как попрошайки делят тряпки, распространяя свои болезни без сожаления и взаимных упреков. Для большинства из них карта судьбы была сдана в день их рождения. А чем мог оправдать себя Клет?

Светильник в его камере был сломан и непрестанно мерцал, словно раненое насекомое, заставляя его постоянно моргать, пока его веки не стали царапать глазные яблоки, как наждачная бумага. Камера была выкрашена в желто-серый цвет и все еще сохраняла отметины от воды и вздутия краски после пяти дней затопления во время урагана «Катрина», когда тюремщики оставили заключенных кваситься в собственных экскрементах, пока их не спасла группа помощников шерифа из округа Иберия. Стены были испещрены рисунками

гениталий, на потолке красовались имена заключенных, выведенные свернутыми в трубку и подожженными газетами, наверное, во время шторма. Унитаз не имел крышки, а его обод был покрыт засохшей массой, о которой Клет даже не хотел думать. Он лег на металлическую койку у задней стены, прикрыв глаза рукой, и подумал о том, почему люди всегда испытывают чувство сострадания по отношению к политическим заключенным. Политические заключенные хотя бы могли утешаться тем, что не сделали ничего дурного, чтобы заслужить подобную участь. Подонки же знают, что они искали свой путь в желудок этого монстра намеренно, упорно, как навозный жук копает себе нору в куче дерьма.

В 8:15 утра надсмотрщик открыл дверь камеры Клета. Этот человек всю свою жизнь проработал в системе, и глубокие складки на темном лице делали его похожим на сморщенный изюм.

— Тебя выкупили, — сообщил он.

— Кто там, Ниг Роузуотер? — спросил Клет.

— Ниг Роузуотер в такое время не просыпался со времен Второй мировой войны.

— Так кто же внес за меня залог?

— Женщина.

— Какая?

— Мне откуда знать? Почему бы тебе не валить отсюда вместе со своими проблемами, Персел?

По какой-то причине эта фраза и ровность тона надсмотрщика беспокоили Клета, но он не мог понять, почему.

— Я тебя чем-то напряг?

— Да, своим присутствием, — ответил тюремщик.

В вестибюле по другую сторону стойки выдачи личных вещей стояла девушка, которую он встретил в ночном клубе в округе Терребонн. Ее волосы цвета ореха светились на фоне залитой солнечным светом улицы.

— Ты внесла мой залог? — спросил Клет удивленно.

— Ты же не сбежишь из-под него?

— Откуда ты знаешь мое имя? Как ты узнала, что меня закрыли?

— Есть у меня дружок в транспортном управлении, так он пробил твой номер. Я звонила тебе в офис, и твоя секретарша сказала мне, где тебя искать.

— Что-то не верится. Мисс Элис не дает такую информацию.

— Пришлось приврать. Я сказала, что я твоя племянница и дело не терпит отлагательств, — с ее плеча свисала бледно-голубая тканевая сумочка с тиснением в виде индейского орнамента. Она открыла ее и протянула Клету его зажигалку «Зиппо». — Ты оставил ее на барной стойке в клубе. На ней глобус и якорь, думаю, ты не хотел бы ее потерять.

— Вот это точно, — ответил Клет.

— Почему ты так быстро убежал из клуба? Ты обидел меня.

— Я не хотел, прости.

— Легко же тебя вывести из себя. Может, тебе таблеток счастья попить?

— В свое время напился, еле с них слез.

— Я жду, — сказала она.

— Чего?

— Ты собираешься пригласить меня на завтрак или как?

— Пойдем в «Кафе дю Монд», там утром лучше всего. Совсем другая публика, не та, что вечером и ночью. Да и весь Квартал такой же. Ты знаешь, за что меня упекли?

— Подозревали в краже или что-нибудь в этом роде?

Они уже вышли на улицу и шли неспешно среди утренней свежести и звуков города.

— Меня подозревали в убийстве, — сказал Клет.

Девушка отпирала дверь своей арендованной «Хонды», всматриваясь в поток машин, и, казалось, не слушала его:

— Да ну? — хмыкнула она.

— На автобусной станции в Бэтон-Руж завалили парня по имени Фрэнки Джиакано. Кто-то зашел за ним в туалет и выпустил три пули ему в голову, — сообщил Персел.