Бочаров Ручей
Шрифт:
Вечером мы увидели начальника, как говорится, лицом к лицу, но - в телевизоре. Он вручал награды победителям гонки формула-1. Вокруг него лихие пилоты в цветастых нарядах прыгали, кричали, бутылкой шампанского размахивали, а он стоял среди них в строгом черном костюме. Пошто никто не подсказал, что костюмчик кремлевский в этой обстановке неуместен, пошто не переодели новичка сезона в курортную одёжу?
Здесь новичков, кто первый день на курорте, видно по бледному лицу и отпечатку забот трудовых будней на лбу и в глазах. А пройдет пару дней, личико у всех приобретает отсвет солнца, морщинки разглаживаются, заботы покидают зону лба, глаза успокаиваются,
Наслаждается.
Через пару дней начальник на картинке телевизора выглядел вполне приличным курортником - набрал форму.
Наша веранда хоть и попала в эпицентр больших и разных международных событий у ручья, но имела к ним отношение скорее умозрительное, чем непосредственное и практическое. Слышим немецкую речь у ворот резиденции, открываем калитку своего двора под пальмами, чтобы глянуть, кто тут шпрехает не по-нашему. Группа мужчин в светлой униформе. Идем допрашивать Андрея: кто сегодня у начальника? Фрау Меркель. Ну, пусть поболтают друг с другом на втором родном для президента языке. А мы - в город.
Бредем расслабленно, мимо нас кортеж из десятка машин пронесся - значит, закончилась аудиенция.
Возвращаемся из города, у нашей калитки команда из восьми смуглых мужчин в форме песочного цвета. Разрешите, говорю им, пройти в наш двор. Смотрят на меня, но не понимают. Показываю рукой, что мне калитку надо открыть, прошу их отодвинуться. Ага, поняли, расступились, даже поклонились нам с супругой, мол, извините, проходите.
– Кто сегодня у начальника?
– вопрошаем у Андрея, закрыв калитку изнутри.
– Эрдоган.
– Понятно.
Вечером получаем подробности от диктора программы новостей. Но обращаем внимание, что на картинках телерепортажей нет обзорных кадров, нет окружающих нас пейзажей, нет стены и нет нашей веранды. Вроде, по названию, репортаж из места у ручья, а на картинке - кабинеты и залы заседаний, которые в нашей стране все выглядят примерно одинаково.
Кино снимают здесь следующим образом. Подходит к воротам резиденции автобус с "прессой". В нем человек сорок с камерами и средствами связи. Его пропускают внутрь не сразу, наверное, ответственным людям из охраны надо кое-что проверить, о чем-то доложить. Одна из съемочных групп выскакивает из автобуса, в группе трое: девушка-репортерша, парень с камерой и парень с треногой на плече. К ним подходят вежливые люди в штатском. Девушка показывает на холм, на стену, на переулок, уходящий к бараку, на веранду у ручья - её терпеливо выслушали, кому-то позвонили. После звонка задают репортерше вопрос: вы обращались туда-то и к тому-то? Нет. Обращайтесь, и просят телегруппу занять свои места в автобусе.
Знакомый стиль, знакомая картинка. В отчете о событиях вокруг ручья "кина" с пейзажами опять не будет.
6.
Довольно скоро наступил момент, когда мне стало безразлично, что происходит за стеной, и я вновь потерял интерес к картинкам теленовостей. Встречаются, обсуждают, проносятся над головой и мимо моих ног - то ли работают, то ли отдыхают, то ли занимаются мировыми делами, то ли частными и личными - мне не понять. Да и не только мне. Они и сами вряд ли знают, где граница между амбициями человека и "делом государственной важности", как говорил Понтий Пилат, когда приказывал всем удалиться, чтобы потолковать с Иешуа наедине о нестерпимой боли в лобной части головы.
Если после этих встреч прекратится хотя бы одна война на планете, я буду считать,
Время идет, ручей бежит, вооруженные конфликты продолжаются. Не меняется вообще ничего. Читаю Льва Толстого: те же прокуроры с "выражением преданности" в лицах, те же судьи, что думают о вкусном ужине, отправляя на каторгу невиновного человека, те же священники, что делают "именно всё то многоглаголание и кощунственное волхование", что запретил Учитель, те же прихожане на богослужениях со "смешанными чувствами благоговения и скуки" в душе.
Авторитет Толстого был огромен, этакий отдельный материк в российском океане, такого не спрячешь за экстремистские высказывания, он говорил и писал свободно. И что? В оконцовке своей жизни призвал не сопротивляться злу насилием. Послушали? Некоторые умные люди надели толстовки, пробовали сено косить и коров доить. А другие, впечатлившись его ранними обличительными статьями, зарядили пистолеты и пошли косить губернаторов и министров. А третьи приняли решение "смести и уничтожить" государство целиком. Сословную элиту, бюрократов, генералов, всех, кого критиковал Толстой, - в топку.
И эти третьи, которых никто не принимал всерьез, вот именно они то и смогли добиться своей цели.
Но всё вернулось на круги своя. Государство, развратную и тупоголовую личину которого изобразил Толстой, государство, мерзкий образ которого вождь пролетариата Ленин назвал "зеркалом русской революции", это государство через сто лет воскресло. Трон, власть, князь Нехлюдов и "князь" Шувалов, купцы, банкиры, бюрократы, судьи, - все герои его статей снова в сборе и на своих местах.
Лев Николаевич, пожалуйте к своему секретеру, обмакните перо в чернильницу, и объясните, каким макаром произошло сие "Воскресение". Если хотите, научим Вас стучать по клавиатуре, это не сложнее, чем идти с плугом по пашне.
Был смысл неистово обличать пороки?
Какая сущность в человеке укрепилась за сто лет, духовная или животная?
Растет у личности в борьбе с государственным насилием чувство любви и сострадания ближним?
Что там у вас, на складе, говорят по теме, как жить дальше?
Здесь у ручья, когда верхушки кипарисов проплывают под созвездием Ориона, и в долине так тихо, будто жизни не существовало, а люди все переселились в мир иной, и я - последний, кто остался, мне хотелось знать, зачем мы были, для чего трудились, на что потратили свой срок? На войны, на дележ добычи, захват земель и покорение тех, кто нас слабее. Еще на что? Немножко музицировали, сочинили несколько псалмов, нарисовали десятка два смешных фигур на скалах и картинах, а всё остальное время кривлялись в плясках до и после грабежей.
Любить - любили, но редко и урывками, в недолгих промежутках между набегом на чужих или чужих на нас.
В пространстве мироздания мы оказались лишними, и в здание мира нам запретили вход. Нам отвечают: обращайтесь, и оставляют у порога с номерком под куполом, откуда можно в колокольчик позвонить.
Начальник здесь, Начальник очень близко, Он у веранды, в шаге от ручья. Нет той стены, что помешает мне Его увидеть. Готов я к встрече? Признаюсь честно: не готов. Я не подвижник веры, хотя хожу в заплатках, как преподобный Сергий. В борьбе с грехом я не был стоек и не заслужил чертогов ангельских у небесного ручья. В лучшем случае, что мне Там подадут, - филе морского черта с соусом. Хотя, не факт.