Боевая машина любви
Шрифт:
Он упустил из виду, что все пожелания гнорра исполняются в Варане безоговорочно. И для этого вовсе не обязательно произносить их в тоне приказа.
К приезду Тенлиль Лараф решил подготовиться. Но как именно ему нужно готовиться – он все не мог решить.
Все это время ему казалось, что он хорошо знает свою сводную сестру. Но когда дошло дело до того, чем обрадовать тайную гостью, он понял, что не знает ее вовсе. Где-то в дальних чуланах его памяти хранилось воспоминание, из которого
Лараф потребовал четыре корзины полевых ромашек. «Четыре – твое счастливое число», – говорили ему «Семь Стоп Ледовоокого» когда-то очень, очень давно.
Оказалось, что в варанской столице, где вроде бы есть что угодно от птичьего молока до рыбьей шерсти, в конце зимы ромашек нет и в помине! Лилии, фрезии, розы и орхидеи – пожалуйста. А ромашки… За ними, как выяснилось, нужно посылать в Магдорн.
Лараф решил не поднимать шума и для начала ограничиться розовыми орхидеями и дорогими подарками. Он был уверен, что как только Тенлиль увидит ожерелье с голубыми топазами, она тут же забудет обо всем, кроме любви.
Лараф был уверен, что Тенлиль полюбит его в новом красивом теле гнорра сразу, со всей пылкостью девицы, не знавшей, что такое настоящий мужчина. Разумеется, он не расскажет ей ни о чем – ни о своем чудесном превращении, ни о Зверде, ни о книге. Он будет Лагхой. Черным кудесником, наводящим страх на столицу. Может быть, когда-нибудь, когда он узнает ее лучше, он откроет ей секрет…
Лараф так замечтался, что не услышал, как на двери его тайного пиннаринского дома зазвонил колокольчик.
Через минуту те же четверо офицеров уже стояли перед ним. Лица у них были усталыми и озабоченными.
А где же Тенлиль? В глазах гнорра блеснули искры отчаяния. Он заорал на офицеров так громко, что это испугало даже его самого.
– Не волнуйтесь, милостивый гиазир. Она здесь. Она просто спит, – тихо сказал эрм-саванн. Судя по бледности его лица, он уже был готов к Жерлу Серебряной Чистоты.
Офицеры расступились. И только тогда Лараф увидел, что за дверью стоят носилки, накрытые черным бархатом. Под покрывалом угадывались очертания человеческого тела.
Старший сдернул бархатную занавесь.
Это действительно была Тенлиль. И она действительно спала.
– Все свободны, – бросил Лараф.
От вида Тенлиль у него перехватило дыхание.
– Это нюхательный порошок, – старший офицер протянул Ларафу пузырек. – Она слишком сильно нервничала. Нам пришлось усыпить ее – крики привлекали к нам внимание.
Лараф кивнул. Он не мог дождаться, когда же уберутся назойливые офицеры! Не успела дверь за ними закрыться, а Лараф уже стоял на коленях перед спящей сестрой.
Тенлиль была одета в то самое платье с серым фартуком и белым накрахмаленным воротничком, в котором обычно расхаживала по дому. Насколько мог вспомнить Лараф, у нее-то и было этих платьев два. Или, может быть, три. «Ничего, теперь у бедняжки будет тысяча платьев. Шилол пожри эту провинциальную скромность!» – подумал Лараф.
Он не спешил открывать пузырек с нюхательным порошком.
В сущности, ему не хотелось, чтобы она тотчас же проснулась.
Он с интересом разглядывал лицо спящей, на котором застыло выражение обиды и испуга.
Темно-русые волосы Тенлиль были собраны в целомудренную косу, которая покоилась на мерно вздымающейся груди. Только сейчас Лараф заметил, что ее платье в некоторых местах измазано коричневой грязью, которая свидетельствовала о том, что еще на тракте девушка предприняла попытку сбежать. Неудачную попытку, разумеется.
Лараф с умилением оглядел наливные веснушчатые щеки, которые так часто вспоминались ему ночами в Казенном Посаде. Ее тонкие белесые брови. Ее припухлые алые губы, намекавшие на потаенную чувственность.
Конечно, красота Тенлиль не соответствовала столичным канонам. Но сейчас сестра казалась Ларафу неописуемо привлекательной. Даже Овель, подумалось Ларафу, сущая дурнушка! Сущая столичная поганка!
Тенлиль была крепко сложена. Высокая грудь. Широкие бедра. Сильные, длинные руки. Все это вызывало у Ларафа недвусмысленный трепет. И даже коротко остриженные неухоженные ногти, которые так резко контрастировали с белыми мягкими лапками придворных дам, показались ему воистину небесными.
«Нет уж, милостивые гиазиры, столичной красотой я насытился по горло!» – едва не взревел от счастья Лараф. Он наконец-то осознал, насколько далеки его вкусы от столичного предложения.
Его рука как бы непроизвольно легла на грудь Тенлиль. От нее пахло парным молоком и дрожжами. Желание переполнило Ларафа. Он почувствовал внизу своего живота теплую тяжесть. Дыхание стало частым и горячим.
Конечно, он мог взять Тенлиль прямо так, спящей на носилках. И прежний Лараф, естественно, так и сделал бы.
О, сколько раз он, прежний Лоло Хромоножка, мечтал о таком средстве, которое сделало бы Тенлиль бесчувственной хотя бы на одну ночь! Сколько раз он спрашивал о таком средстве книгу. Но паршивка молчала! А тем временем в Своде Равновесия этим волшебным средством набиты сарноды младших офицеров!
Словом, прежний Лараф не стал бы церемониться и познал бы Тенлиль настолько быстро, насколько это было возможно. Но в том-то и дело, что Лараф больше не был собою прежним. Он больше не был эгоистом. Он был сверх-эгоистом.
И сверх-эгоист внутри него говорил ему, что если он сейчас поднимет юбки Тенлиль и раздвинет ее крепкие ноги, если он сейчас поступит так, как поступил бы он всего три недели назад, то испортит себе большее, ни с чем не сравнимое удовольствие покорить сердце Тенлиль и овладеть ею по праву собственности. Овладеть в качестве хозяина, а не в качестве браконьера.