Боевая машина любви
Шрифт:
И тогда Лараф проделал одно из самых нелепых с виду движений, какие ему случалось совершать за всю жизнь. Его руки подбросили книгу вверх, одновременно приоткрывая, а затем захлопнули ее вновь, но уже на голове Пилина.
Книга на мгновение словно обратилась жабьей пастью, которая должна была охватить голову птицы. Но вместо того, чтобы именно охватить, то есть остаться в приоткрытом положении, книга захлопнулась полностью, как будто голова Пилина была вырезана из листа бумаги и не имела объема.
В хорошего
Лараф опустил книгу на колени. Безголовая тушка животного-семь завалилась набок.
Лараф плохо чувствовал время и, к своему счастью, почти совсем не чувствовал боли, хотя сидел в нестынущей из-за новых поступлений луже собственной крови.
Лараф мысленно произнес «квадрат освобождения смысла» и вновь раскрыл книгу. Слизнул одним всеохватным взглядом содержимое.
Желтый Раздел. Ни одного слова на харренском наречии. Узорочья, лишенные всякого смысла. Пара значков той, второй письменности.
В центре правой страницы – рисунок. Переплетенные пальцы двух рук. Двух правых рук. Одна ладонь покрывает другую. Указательный палец верхней ладони заведен под указательный палец нижней, средний палец – под средний нижней и так далее, соответственно. Большой палец верхней обвит вокруг большого пальца нижней.
У основания верхней ладони был изображен стоящий человек. У основания нижней – лежащий.
В центре другой страницы – контурное изображение растопыренной руки в натуральную величину. Левой руки. Лараф вложил свою ладонь в контур. Ладонь подошла неплохо, только его большой палец оказался потолще и покороче.
Лараф слышал крики, гудение, басовитое жужжание, доносившиеся из-за повозки. Ревел Шоша. Почти по-человечьи кричала раненая лошадь.
Что эти звуки значат – Лараф не задумывался. И только на мгновение он сосредоточился, чтобы понять смысла рисунка с двумя правыми ладонями.
Лараф перевел взгляд на тело начальника охраны посольства.
Голова его была свернута набок, как будто он прислушивался к чему-то, происходившему под землей. Изо рта торчал прокушенный от боли язык. Красная дорожка бежала от ноздри к земле. Еще одна вела от виска, пробитого стрелой, к подбородку. Правая, подвернутая под живот кисть, продолжалась вдавленным в кровавую грязь мечом. Вот она – вторая правая рука.
Не думая над тем, что может получить стрелу в висок, Лараф наклонился вперед, дотянулся до руки телохранителя и потянул ее на себя. Разжал пальцы, вытащил меч, попытался пристроить свою ладонь поверх ладони мертвеца так, как было изображено на рисунке.
Гибкая и разболтанная, как суставчатый ореховый прут рука телохранителя вывернулась и вернулась на землю. Лараф повторил опыт.
В его поле зрения оказались конские копыта. Лараф поднял глаза. Это был всадник, вооруженный пикой. Наконечник ее был ржаво-красного цвета. Однако смотрела пика вверх, а не в грудь чернокнижнику, как следовало ожидать.
Всадник поднял забрало и Лараф узнал его. Человек из крепости, любовник Анагелы.
– Здравствуй, благородный Лараф окс Гашалла. Насколько я могу судить, это та самая волшебная книга. Верно?
Лараф не упоминал о книге, когда шантажировал сестру. Значит, Анагеле все-таки хватило духу рассказать своему любовнику о том, что ее братец проявил подозрительную осведомленность в их ночных свиданиях. Похоже, правда, уже после их отъезда из Казенного Посада.
А офицеру Свода, который использовал, видимо, какую-то усыпляющую магию, не составило труда догадаться, что противостоять подобной магии и тем более предпринимать прогулки по дому, оставаясь незамеченным, может только другой чернокнижник.
– Верно, – кивнул Лараф, не сводя глаз с офицера.
– Приготовься к смерти. Анагела обещала, что фиалки на твоей могиле всегда будут черными.
Офицер смотрел на Ларафа так, словно собирался раздавить паука-сенокосца.
И тут его взгляд упал на черную тушку ворона. Тщательно выпестованная на Высших Циклах маска абсолютного превосходства расползлась, как подмоченная бумага. «Пилин мертв?» – спросили глаза офицера.
Однако он сразу же пришел в себя. Ничего не сказав вслух, офицер перевел пику в боевое положение и отвел ее для последнего удара.
Левая рука Ларафа по-прежнему лежала на книге. Он поднял правую, сплетенную с ладонью мертвеца, словно надеялся защититься от удара.
«Сказать бы еще что-нибудь…»
Офицер улыбнулся уголком рта.
Горячая сила вырвалась из книги, поднялась по левой руке Ларафа, ударила в сердце, перебросилась в правую руку и соединилась с волной холодной, безмолвной мощи, собранной покойником с поверхности земли.
Пика рыскнула в руках изумленного офицера в сторону, отклоняясь от пути к сердцу Ларафа. Она вошла в центр ладони покойника и спустя мгновение ее древко разошлось по всей длине на несколько узких сколов.
Наконечник продержался чуть дольше, но стоило только оторопевшему любовнику Анагелы подать расползающееся древко на себя, как он тоже распался с тихим хрустом, словно был сделан не из железа, и из пористого гипса.
Офицер отшвырнул бесполезную пику. Но вместо того, чтобы извлечь меч и добить по-прежнему перепуганного Ларафа, он суетливо и неловко, с третьей попытки захлопнул забрало, повернул коня и помчался вглубь просеки.
Строй звуков за спиной Ларафа резко изменился. Послышался – впервые за все время – честный звон белого оружия. Кто-то надсадно и властно заорал: «Прекратить, именем Князя и Истины! Оружие на землю! Стоять!»