Боевой конь
Шрифт:
– Умер, – прошептал он и тут же закричал в ярости: – Он умер, чёрт бы вас побрал! – Его лицо было печально. – Почему? Почему эта война уничтожает всё самое лучшее, всё прекрасное?
Он закрыл лицо руками, и Руди помог ему подняться.
– Ничего уже не поделаешь, – сказал он. – Его не вернёшь. Идём.
Но Фридрих не хотел уходить. Я снова принялся лизать Топторна, тормошить его, толкать носом, хотя я понимал, что смерть – это конец и ничего нельзя исправить. Но я хотел быть с ним, утешить его.
С вершины холма к нам прибежал старший ветеринар, а за ним офицеры и солдаты, только сейчас узнавшие, что случилось. Быстро осмотрев Топторна, ветеринар подтвердил,
– Так я и знал. Я же предупреждал, – проворчал он себе под нос. – Я ведь говорил: они так не могут. Всю зиму тяжёлая работа под открытым небом, на скудном пайке. Я не в первый раз это вижу. Такие кони не могут вынести этих условий. Сердечная недостаточность – и всё.
Эх, бедняга... Каждый раз меня это просто выводит из себя. Нельзя так обращаться с животными, мы о пушках больше заботимся.
– Это был мой друг, – просто сказал Фридрих, наклонился и снял недоуздок.
Солдаты глядели на распростёртого на земле Топторна с грустью и уважением. Возможно, потому, что они давно его знали, он успел стать частью их жизни.
Мы стояли на холме, и тут в тишине я услышал свист первого снаряда. Он пронёсся у нас над головой и шлёпнулся в реку. И вдруг весь лес ожил: люди кричали, бежали куда-то среди взрывающейся вокруг земли. Полуголые солдаты выскочили из реки и помчались к лесу, а снаряды преследовали их. Деревья валились, люди и лошади помчались вверх по холму, надеясь скрыться на той стороне.
Я хотел бежать с ними прочь от грохота снарядов и не мог: передо мной лежал Топторн, и я не хотел его бросать. Фридрих схватил меня за повод и пытался увести вслед за остальными. Он вопил, кричал, чтобы я оставил Топторна, если только хочу выжить. Но не в человеческих силах увести коня, если он не хочет идти. А я уходить не хотел. Грохот усилился, снаряды падали повсюду. Фридрих понял, что остался далеко позади: все уже скрылись на той стороне холма.
Он бросил поводья и кинулся бежать, но было поздно. Он не успел даже добраться до леса. Он был убит в нескольких шагах от Топторна, скатился вниз по склону и остался лежать рядом со своим товарищем. Мой полк ушёл, и последнее, что я видел, это светлые гривы гафлингеров на самой вершине холма. Они с трудом тащили орудие, а солдаты отчаянно дергали их за поводья и подталкивали пушку сзади, пытаясь поскорее убраться прочь от стрельбы.
ГЛАВА 15
Весь день и всю ночь я стоял над Топторном и Фридрихом, только раз отошёл к реке, чтобы попить. Стрельба продолжалась, то приближаясь, то удаляясь. Снаряды взрывали землю, выворачивали траву, вырывали с корнями деревья, оставляли огромные дымящиеся воронки. Но я не чувствовал страха – только бесконечную печаль, которая не давала мне покинуть Топторна. Я понимал: как только уйду от него, снова буду одинок. А я привык, что он рядом, привык, что он всегда меня поддержит. И вот я стоял и ждал неизвестно чего.
В предрассветных сумерках, когда я жевал траву неподалеку от Топторна и Фридриха, я вдруг услышал за свистом пуль и рёвом снарядов новый, незнакомый звук – чудовищный рык моторов и грохот железа, – такой ужасный, что я в страхе прижал уши. Он шёл из-за холма, за который ушли солдаты. И этот звук становился всё громче с каждой минутой. Даже пушки примолкли, как будто испугавшись его.
А потом я впервые в жизни увидел танк. Он показался на вершине холма на фоне бледного светлеющего неба. И это огромное чудовище, испускающее клубы дыма, рвануло вниз в долину прямо ко мне. На несколько мгновений я застыл, но ледяной ужас заставил меня покинуть Топторна и броситься вниз к реке. Я влетел в воду, не думая, глубоко там или нет, и, только когда добрался до леса на холме, остановился и посмотрел: гонится оно за мной или нет. Лучше бы я этого не делал. Вместо одного чудовища я увидел несколько, и все они шли ко мне, уже миновав то место на изуродованном холме, где лежали Топторн и Фридрих. Решив, что они не увидят меня в лесу, я постоял, поглядел, как они перешли реку, и тогда снова бросился бежать.
Я бежал сам не зная куда – прочь от грохота и рёва. Бежал, пока рёв снарядов не остался далеко позади. Я снова пересёк реку, промчался через заброшенные фермы и обезлюдевшие деревни, перепрыгивал через заборы, канавы и пустые траншеи и только вечером остановился на лугу с сочной, влажной травой у чистого ручья с камушками на дне. Тут усталость накрыла меня, отняла последние силы, я лёг и заснул.
Когда я проснулся, было ещё темно, и снова стреляли вокруг. Куда ни посмотри, всюду небо озаряли оранжевые сполохи и белые вспышки, от которых резало глаза и всё становилось чётким, словно днём. Стреляли со всех сторон – бежать было некуда. И тогда я решил остаться здесь. По крайней мере, тут была еда и вода.
Но только я так решил, как что-то ослепительно вспыхнуло прямо у меня над головой, и в последовавшей темноте застрочил пулемёт. Пули защёлкали по земле у моих ног. Я снова побежал сквозь ночь и мрак, то и дело проваливаясь в канавы, налетая на изгороди, а потом оказался опять на полях без травы и деревьев. Только пни вырисовывались на фоне сверкающего неба. Кругом были огромные воронки, заполненные мутной вонючей водой.
Выбравшись из одной такой ямы, я запутался в колючей проволоке. Она оцарапала меня, а потом крепко схватила. Я отчаянно бился и наконец высвободился, сильно изранившись. Теперь я шёл медленно, хромая, но не останавливаясь. И так преодолел несколько миль – не разбирая дороги, не понимая, куда я иду. Нога горела огнём, и всюду грохотали пушки и стучали пулемёты. Израненный, окровавленный, напуганный, я думал только о Топторне. Жалел, что его нет со мной. Мне казалось, что он бы обязательно указал, куда нужно идти.
Я плёлся наугад, решив, что двигаться нужно туда, где темно – прочь от сполохов и стрельбы. За моей спиной вспышки превращали ночь в болезненно белый день, и я боялся идти в ту сторону, хотя и знал, что Топторн остался там. Впереди тоже стреляли, и справа, и слева, но далеко-далеко я видел небольшой лоскут темноты, не нарушаемой сполохами. К ней я и пошёл.
Было холодно, нога онемела и болела при малейшем движении. Вскоре я уже совсем не мог на неё наступать. Впереди была самая длинная ночь в моей жизни, вся состоящая из страха, боли и одиночества. Должно быть, страстное желание жить гнало меня вперёд, не позволяло лечь. Я считал, что самое главное – уйти как можно дальше от шума битвы, и шёл. Временами винтовки и пулемёты стреляли совсем близко, и пули свистели вокруг меня. Тогда я замирал и ждал, когда свист и стрекот прекратятся, страх отпустит и я смогу идти дальше.
Мокрый осенний туман вначале собирался только в воронках, но он становился всё гуще, и вскоре я уже ничего не видел, кроме неясных очертаний, пятен света и тени в белой пелене. Оставалось довериться слуху. Я пытался понять, где грохочут пушки, и шёл от них туда, где, как я надеялся, было темно и тихо.
Стало светать, когда до меня донеслись приглушённые голоса. Я замер, прислушиваясь и пытаясь различить людей в тумане.
– Приготовиться. Пошевеливайтесь. Не зевайте.
В тумане голос звучал негромко, но решительно. Я услышал стук шагов и лязг винтовок.