Бог располагает!
Шрифт:
— О! — произнес он. — Мой дядя так хорошо себя чувствовал, что я счел бесполезным справляться о нем снова через такой короткий срок.
— Значит, улучшение продолжается? А что говорит господин Самуил?
— Господин Самуил Гельб находит, что в настоящее время лучшего и желать невозможно. Он опасается только наступления осени.
— Если осенью он сляжет, — сказала Фредерика, — мы будем рядом и станем оба так заботиться о нем, что опять его вылечим, как и в тот раз, ведь правда?
— О, разумеется, — отвечал молодой человек. — Если ему, чтобы жить, только и нужно, что забота, он чувствует себя лучше нас.
— Да, да, именно забота. Ну почему они захотели, чтобы я с ним рассталась? — спросила Фредерика.
— О, для этого были свои причины, — уклончиво проговорил влюбленный юноша.
— Вовсе нет, это было ошибкой, и я напрасно на это согласилась. Мне не следовало разлучаться с ним, ведь я ему нужна, я умею его рассмешить, а веселье — это уже половина здоровья. Если хотите, можете считать меня слишком самонадеянной, но вашему дяде необходимо, чтобы рядом был кто-нибудь, кто молод, подвижен и оживит все вокруг него. И я убеждена, что, когда он мог меня видеть, это ему было полезно. Да я бы и не послушалась, не поехала сюда, если бы мы не условились, что он каждый день будет меня навещать. Но он не держит своего слова. Приезжает раз в неделю, если не реже. А меня заперли здесь под предлогом, будто я больна, при том, что я, наоборот, никогда еще не чувствовала себя так хорошо. Но так больше продолжаться не может. С сегодняшнего дня все будет по-другому, я приняла решение.
— Какое решение? — поинтересовался Лотарио.
— У меня уже готов план, — продолжала Фредерика. — Отныне мы с господином графом, хоть и будем жить в разных домах, коль скоро ему так угодно, ни дня не станем проводить без того, чтобы не увидеться. Ну вот, все очень просто: я буду два дня подряд ездить в парижский особняк и там же обедать, а потом господин граф будет на целый день приезжать сюда и обедать здесь. Таким образом, я буду проделывать этот путь дважды, а он один раз, и получится, что он, не слишком утомляясь, сможет видеть меня ежедневно. Ну скажите, ведь правда, так все прекрасно устроится? Не правда ли, я обо всем подумала?
— Обо всем, кроме меня, — отвечал Лотарио, надувшись.
— Э, нет, о вас я подумала тоже, — возразила девушка. — Тогда и мы сможем видеться чаще. Когда граф будет приезжать в Анген, вы станете его сопровождать. Когда же я буду гостить в Париже, вы сможете обедать у своего дяди. Так мы будем встречаться каждый день, и не по часу, второпях, как сегодня, а так подолгу, как вы пожелаете. И вы не будете так утомляться, без конца носясь по дорогам.
— Ну да, — проворчал Лотарио, все еще дуясь, — я много выигрываю: моя дорога сократится на несколько шагов и я больше не смогу видеть вас наедине.
Девушка рассмеялась.
— Ну, — сказала она, — если вам безразлично, что приходится доводить себя до изнеможения на этих дорогах, но не безразлично, что вас вынудят разговаривать со мной только в присутствии графа, то иногда, если вы всю неделю будете вести себя благоразумно, вам будет позволено приезжать сюда, чтобы меня навестить, или по вечерам сопровождать меня на прогулку: вы верхом, а я в карете. Вы меня слышите, любезный племянник? Не правда ли, будет прелестно?
И наивное дитя радостно захлопало в ладоши.
— Видите, несносный ревнивец, есть способ все уладить, и нечего заранее брюзжать, только услышав, что женщине пришла в голову какая-то мысль. Ну же, вы довольны?
— Как вы обворожительны! — вздохнул покоренный Лотарио.
— Не пройтись ли нам по саду? — предложила она. — Там так красиво, и погода чудесная, теплая. Не для того же мы выбрались за город, чтобы сидеть в душной гостиной. Так вы идете?
Она сама уже стояла в дверях. Лотарио последовал за ней.
— Пойдемте с нами, госпожа Трихтер, — позвала девушка.
И старая компаньонка, прихватив свои клубки шерсти и спицы, присоединилась к молодым людям.
Лотарио снова поморщился, недовольный.
— Зачем вы вечно берете с собой госпожу Трихтер? — шепнул он Фредерике.
Лицо девушки приобрело строгое выражение.
— Друг мой, — отвечала она, — нам предоставлена полная свобода, мы пользуемся абсолютным доверием. Это нас обязывает к особенной деликатности и уважению.
— Вы, как всегда, правы, Фредерика, — сказал Лотарио.
Госпожа Трихтер, в эти мгновения как раз догнавшая их, успела услышать несколько слов и угадала остальное.
— О, — заметила добрая женщина, — я ведь если и хожу с вами повсюду, так только в ваших же интересах. Это на случай, если вам потребуется свидетель, чтобы удостоверить перед графом фон Эбербахом и господином Самуилом Гельбом ваше неизменное благоразумие. Я-то знаю, что мой надзор тут вовсе не нужен. Я здесь затем, чтобы при надобности заявить, что господин Лотарио — самый честный юноша в мире, а госпожа Фредерика — самая безупречная женщина. Я уже поняла, что к чему, и даже не наблюдаю больше за вами. Просто создаю видимость, будто я здесь, а сама думаю совсем о других вещах, ну, вообще не о вас.
Так они беседовали, проходя по аллеям парка, где яркие солнечные зайчики, смеясь, порхали по кустам расцветающей сирени.
— Давайте посидим здесь, — Фредерика указала на скамью, стоящую так близко к берегу озера, что, сидя на ней, можно было чуть ли не промочить ноги.
Лотарио присел с ней рядом.
Госпожа Трихтер устроилась тут же, поглощенная своим бесконечным вязанием.
Юная пара некоторое время посидела в молчании. Лотарио казался несколько рассеянным.
— Да о чем вы все думаете? — спросила Фредерика.
— О странном положении, в которое поставили нас неблагосклонность случая и доброта моего дяди. Найдутся ли в целом свете еще двое любящих, оказавшихся в подобных условиях? Принадлежать друг другу, быть, по сути, мужем и женой, но не иметь права даже на поцелуй в лоб! Вы жена другого, этот другой предоставил нам свободу, не кто иной, как он, свел и обручил нас; он расстался с вами, чтобы не возбуждать мою ревность, и при всем том мы невольники, мы зависимее, чем самые преследуемые, измученные надзором влюбленные. В нашей жизни — одни сплошные противоречия. Я так люблю вас, как никто в мире еще не любил ни одну женщину; только и живу ожиданием того дня, когда вы станете моей всецело, и все же не смею желать, чтобы этот день настал! Если бы от меня зависело сделать так, чтобы этот час, в котором сосредоточены все мои грезы и желания, пробил тотчас, я бы отсрочил его, так как черед нашего брака наступит лишь после смерти моего дяди. Какой сладостный и какой горький у нас удел: чтобы начать жить, мы ждем смерти человека, которого любим, и нашей свадьбе суждено начаться с похорон.