Бог Войны
Шрифт:
— И ты вместе с ними, — сказал я священнику, близорукому молодому человеку с жидкими волосами и шмыгающим носом.
— Господин, мы устали с дороги, — взмолился священник.
— Чем скорее попадёте домой, тем лучше, — рявкнул я, а потом разорвал ленту и развернул свиток.
— Если нужно помочь тебе прочесть, господин... — начал священник, но поймал мой взгляд и забормотал что-то бессвязное.
— До заката, — повторил я и ушёл.
Это было невежливо с моей стороны, но я разозлился.
— Они считают меня слишком старым! —
— Слишком старым для чего?
— В прежние времена, — продолжил я, игнорируя её вопрос, — я был полезен Этельстану. Тогда он нуждался во мне! А теперь решил, что можно не считаться со мной, и я слишком стар, чтобы ему помочь. Я теперь как король в тафле!
— В тафле? — она запнулась на незнакомом слове.
— Понимаешь, это такая игра, где по доске двигают фигуры. Этельстан считает, что я в ловушке, потому что стар и не могу сделать ход.
— Он же тебе друг!
— Он был моим другом. А теперь хочет меня убрать. Хочет получить Беббанбург.
Бенедетта вздрогнула. День стоял тёплый, но к закату наверху, под крышей дома, завыл холодный ветер с моря.
— Так сказал тот шотландец? Да? Он тебя защитит?
Я безрадостно рассмеялся.
— Ему нужен не я. Он тоже хочет получить Беббанбург.
— Значит, я дам тебе защиту! —горячо отозвалась она. — Сегодня вечером! Идём в часовню.
Я промолчал. Если Бенедетта собралась за меня молиться, я пойду с ней, только я сомневался, что сила её молитв сравнима с амбициями королей. Если верны мои подозрения, то и Этельстан, и Константин хотели получить Беббанбург — королевство должно быть сильным. Король Альфред доказал, что могучие укрепления, будь то бург вроде Меймкестера или крепость вроде Беббанбурга, это самые прочные преграды захватчикам. Поэтому Беббанбург будет защищать либо северную границу Этельстана, либо южную Константина, и его лорд будет зваться не Утредом, им станет человек, беззаветно преданный тому из королей, кто одержит победу.
Ну а я, разве я не был преданным? Я взрастил Этельстана, научил воевать и посадил на трон. Правда, я не христианин, не красавчик, как Ингилмундр, и не льстец, как те, кто, по слухам, теперь в советниках у короля Уэссекса.
В сообщении, что доставил священник, мне предписывалось явиться на встречу с Этельстаном в Бургэме, на празднование в честь Зефирина, кем бы там он ни был. И я должен был взять с собой не более тридцати человек, а ещё провизии, чтобы десять дней их кормить. Тридцать воинов! Он ещё попросил бы меня напороться на собственный меч, не забыв при этом оставить открытыми ворота Черепа!
Но я подчинился.
Я повёл с собой ровно тридцать воинов.
Но ещё попросил Эгиля Скаллагриммрсона составить мне компанию, вместе с семьюдесятью одним его норвежцем.
И таким отрядом мы поскакали в Бургэм.
В ночь перед отъездом я пришёл в беббанбургскую часовню. Я бывал в ней нечасто, и обычно не по собственной воле, но меня попросила Бенедетта, и холодным ветреным вечером мне пришлось сопроводить её в маленькую часовню, построенную рядом с главным домом.
Я-то думал, что всего лишь придётся кое-как вытерпеть её молитвы, но увидел, что она подготовилась тщательнее — нас в часовне уже ждали большая неглубокая чаша, кувшин с водой и маленькая фляга. На алтаре пылали свечи, замерцавшие, когда ветер ворвался сквозь открытую дверь. Бенедетта её прикрыла, набросила на длинные тёмные волосы капюшон плаща и опустилась на колени перед неглубокой чашей.
— У тебя есть враги, — зловеще произнесла она.
— Враги есть у каждого, а иначе он не мужчина.
— Я буду тебя защищать. Вставай на колени.
Мне не хотелось, но я подчинился. Мне привычны и женщины, и колдовство. Гизела бросала рунные палочки, предсказывая мне будущее, моя дочь использовала заклинания, и когда-то давно, в пещере, меня посетили видения. Колдунами, конечно, бывают и мужчины. Мы боимся их, но женское колдовство коварнее.
— Ты что делаешь? — спросил я.
— Тс-с, — отозвалась она, наливая воду в неглубокую чашу. — Il malocchio ti ha colpito, — негромко продолжила она.
Я не спрашивал, что значат эти слова, потому что чувствовал — они сказаны ею более для себя, чем для меня. Бенедетта вытащила пробку из маленькой фляжки, осторожно добавила в воду три капли масла.
— Теперь жди, — велела она.
Три капли масла растеклись по воде, заблестели и обрели форму. Под крышей часовни завывал ветер, скрипела дверь. Бились о берег волны.
— Тебе грозит опасность, — сказала Бенедетта, всматриваясь в маслянистый узор на воде.
— Мне вечно грозит опасность.
— Те дракон и звезда — они пришли с севера?
— Да.
— Но ещё есть опасность с юга.
В её голосе слышалось удивление. Голова склонилась над чашей, лицо Бенедетты скрывал капюшон.
Она снова умолкла, а потом поманила меня.
— Подойди ближе.
Я подполз на коленях к ней.
— Можно мне поехать с тобой? — умоляюще спросила она.
— Когда грозит опасность? Нельзя.
Неохотно, но она приняла мой ответ. Она упрашивала взять ее с собой, но я был непреклонен — никому из воинов нельзя брать с собой женщин, значит, и для себя я не сделаю исключения.
— Только я не уверена, что это сработает, — огорчённо сказала она.
— Что сработает?
— Hai bisogno di farti fare l’affascin`o. — Она поглядела на меня и нахмурилась. — Я должна защитить тебя... — Она прервалась, подбирая слово. — Чарами?
— Заклинанием?
— Да, но женщина, — так же горестно продолжала она, — может сделать такое всего трижды, три раза в жизни!
— Ты уже это делала трижды? — осторожно поинтересовался я.
— Я накладывала проклятия на работорговцев. Три проклятия.