Бог Войны
Шрифт:
Бенедетту взяли в рабство в детстве и таскали по всему христианскому миру, пока она не оказалась рабыней третьей жены короля Эдуарда в сырой холодной Британии. А теперь она моя спутница жизни.
Она осенила себя крестом.
— Но быть может, Бог подарит мне ещё одно заклинание, ведь это не проклятие.
— Надеюсь, что не проклятье.
— Бог милостив, — сказала она. — Он даровал мне новую жизнь и теперь не допустит, чтобы я опять осталась одна. — Она опустила указательный палец в маслянистую рябь. — Иди сюда.
Я склонился к ней,
— Вот и всё, — сказала она. — А когда почувствуешь, что опасность близка, нужно только плюнуть.
— Просто плюнуть? — изумился я.
— Плюнуть! — Её рассердила моя улыбка. — А ты думаешь, Богу, ангелам или демонам нужно нечто большее? Им известно то, что я сделала. Этого хватит. И твоим богам тоже известно!
— Ну, спасибо тебе, — смиренно произнёс я.
— Возвращайся ко мне, Утред Беббанбургский.
— Я вернусь, — пообещал я.
Если не забуду плюнуть.
Никто из нас не знал, где находится Бургэм, хотя перепуганный священник, доставивший в Беббанбург вызов, уверял, что он в Камбрии.
— Полагаю, это к северу от Меймкестера, господин.
— К северу от Меймкестера много земель, — проворчал я.
— В Бургэме есть монастырь, — с надеждой добавил он, и когда я не ответил, ужасно огорчился. Но потом просиял. — Мне кажется, господин, там поблизости произошла битва.
— Тебе кажется?
— Я так думаю, господин, потому как слыхал разговоры о ней. Говорили, ты сам там сражался, господин! — Он улыбнулся, ожидая, что я улыбнусь в ответ. — Говорили, ты одержал там великую победу! На севере, господин, у великой стены. Говорили, что ты... — его голос затих.
Под его описание подходила только битва при Хибурге, и поэтому, следуя смутным указаниям священника, мы скакали на запад вдоль старой римской стены, пересекавшей Нортумбрию. Погода испортилась, с гор Шотландии налетел холодный проливной дождь, и мы медленно продвигались по холмам. Один раз нам пришлось разбить лагерь на развалинах римского форта — одном из бастионов стены, и, усевшись с подветренной стороны под разбитой стеной, я вспоминал жестокую битву у форта Хибург.
Всю ту ночь костры пытались сопротивляться дождю, и вряд ли кто из нас как следует выспался, но рассвет принес проясняющееся небо и тусклый солнечный свет, и вместо того, чтобы поспешить в путь, мы все утро сушили одежду и чистили оружие.
— Опоздаем, — сказал я Финану, — ну и пусть, мне неважно. Только разве не сегодня праздник того святого?
— Думаю, да. Не уверен. Может, завтра?
— А кем он был?
— Отец Кутберт говорил, что он был невежественный, как свинья, придурок, который стал Папой. Зефирин Придурок.
Меня это насмешило. А потом я увидел канюка, скользящего в полуденном небе.
— Думаю, нам пора двигаться.
— Значит, мы идём в Хибург? — спросил Финан.
— Это рядом, — ответил я.
Не хотелось мне возвращаться в то место, но если священник прав, этот Бургэм где-то южнее.
Эгиль ехал рядом со мной. О битве при Хибурге он молчал.
— Чего нам ждать в Бургэме? — спросил он.
— Неприятностей.
— То есть, ничего нового, — мрачно ответил он.
Эгиль — статный высокий норвежец с длинными светлыми волосами и похожим на таран носом. Странник, что обрёл дом на моей земле и платил мне дружбой и преданностью. Он говорил, что обязан мне жизнью за спасение его младшего брата Берга от жестокой смерти на валлийском берегу, но я считал этот долг давно выплаченным. Думаю, Эгиль оставался со мной потому, что я ему нравился, а он нравился мне.
— Ты сказал, что у Этельстана две тысячи воинов? — спросил он.
— Так говорят.
— Если мы ему не по нраву, — добродушно отметил он, — то окажемся слегка в меньшинстве.
— Ненамного.
— А до этого дойдёт?
Я покачал головой.
— Он пришёл не ради того, чтобы воевать.
— Тогда что он здесь делает?
— Поступает как пёс, — сказал я. — Помечает свои границы.
Вот поэтому он оказался в Камбрии, дикой и необжитой западной части Нортумбрии. Её хотели получить скотты, на неё предъявляли претензии норвежцы Ирландии, мы дрались за неё, а теперь Этельстан пришел поставить свой флаг.
— Он, выходит, на нас помочится? — спросил Эгиль.
— Этого я и жду.
Эгиль коснулся молота на своей груди.
— Но язычников он не любит.
— Значит, пустит на нас струю посильнее.
— Хочет выгнать. Нас они зовут чужаками. Чужаками-язычниками.
— Здесь твой дом, — твёрдо ответил я. — Ты теперь нортумбриец. Ты сражался за эту землю, значит, у тебя на неё столько же прав, как и у любого из нас.
— Но он хочет сделать нас англиканами, — сказал он, старательно выговаривая незнакомое слово, — и хочет, чтобы все англикане стали христианами.
— Если хочет сожрать Нортумбрию, — яростно произнёс я, — так придется ему проглотить и хрящ вместе с мясом. Половина Камбрии — язычники! Нужны ли они ему как враги?
Эгиль пожал плечами.
— Значит, он нас обгадит, и мы поедем домой?
— Да, если это его порадует, — сказал я, надеясь, что так и случится, хотя на самом деле подозревал, что придётся мне отбиваться от притязаний на Беббанбург.
Поздним вечером, когда дорога спустилась в широкую, напитанную водой долину, мы увидели завесу дыма на юге. Не большой темный столб, какой бывает при пожаре в доме или поместье — клубы дыма, как туман, стелились над тучными полями в речной долине. Должно быть, в том месте все и собирались, поэтому мы повернули лошадей на юг и на следующий день прибыли в Бургэм.