Богатая белая стерва
Шрифт:
Я позвонил Джульену на работу.
Возвышенным тоном он говорит — Юлианус Магнус вас слушает.
В этот момент он что-то жевал, по звуку — яблоко. У него бывают фазы, когда он ничего кроме яблок не ест неделями, чтобы наказать себя за пьянство.
Я сказал — Привет, это я.
Он говорит, насмешливо — А, это же наш великий исполнитель. Ну и как дела на горе Олимп? Хорошо ли ты провел время?
Чего?
Он откусил, мне показалось, большой кусок яблока, намеренно. Он говорит — Это очень простой вопрос. Хорошо ли ты провел время? Ты очень занят, не так ли, даешь концерты в частных песочницах, принадлежащих влиятельным людям, как какой-нибудь Иоганн Штраус-Младший.
Я сказал — Это был неофициальный концерт.
Он говорит —
Я не знал, что ты захочешь придти.
Вот что, Джин. Давай условимся. Если ты стыдишься своих друзей — иногда — то лучше бы ты открыто в этом признался, чем пытаться им доказывать, что тебе лучше знать, чего они хотят, и чего не хотят. Я сам выясню, чего я хочу, помогать не нужно.
Я сказал — [непеч. ], я так и знал, что ты разозлишься.
Какой ты дальновидный, Джин. Ты совершенно прав, я разозлился. После того, как… Ну, не важно.
После чего?
Не важно, говорят тебе.
Я взорвался и кричу — А мне важно! После чего?
КОНЕЦ ЦИТАТЫ
— Позволь мне самому судить, чего я хочу, а чего не хочу, — спокойно сказал Джульен.
— А с чего это ты вдруг разозлился? — спросил Юджин.
— С чего? Хмм. Даже не знаю, с чего начать.
— Слушай, я очень сожалею, но я ничего не мог сделать…
— Ты забываешь, Джин, — сказал Джульен, — что говоришь с человеком, который всегда находит варианты там, где, вроде бы, ничего нельзя сделать. Тебе следовало со мной проконсультироваться. Я бы что-нибудь придумал.
— Да, ты уверен?
— Да.
— Иди ты на [непеч. ], Джульен.
— Успокойся, Джин.
Эй, хотел сказать Юджин. Я не виноват, что твоя литературная герлфренд — [непеч. ] расистка. Да, ты притащил меня в дом [непеч. ] голливудской знаменитости против ее воли. Я не просился туда ехать! Я бы понял!
Нет, хотел сказать Джульен. Ты бы понял, наверное, но все равно чувствовал бы себя униженным, а я такого допустить не мог. Если для успеха нужно предавать друзей, то на [непеч. ] такой успех. Не думаю, что можно добиться чего-нибудь хорошего, подписав контракт с дьяволом. Не думаю, что моя муза просто сидела и смотрела бы на такое. Твоя муза, Джин, воспринимает все легко, она не очень щепетильна и вполне легкомысленна. А у меня муза — дама суровая.
Джульен, [непеч. ], хотел сказать Юджин. Ты что, воображаешь, что если бы я добился успеха, я бы не сделал все, что в моих силах, чтобы у тебя тоже был успех?
А это не важно, хотел сказать Джульен. Цель средства не оправдывает, мальчик мой.
Возникла напряженная пауза.
— Ну хорошо, — сказал Джульен. — Что сподвигло тебя на разговор с низкой тварью, с плебеем, который не имеет чести вращаться в высшем обществе, то бишь со мной? Есть какие-то объективные причины?
— Закончил оперу, — ответил Юджин.
— Упс, — сказал Джульен. — Все, что я давеча тебе говорил — беру все это назад. Ты дома?
— Да.
— Я еду. Меня могут уволить за очередной внеурочный выходной, но мне плевать, я хочу слышать. Еще что-то? Новости какие?
— Венский Фестиваль, в Апстейте.
— Ну?
— Похоже, я буду принимать в нем участие. В роли Моцарта.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПЛАН КАМПАНИИ ДЖУЛЬЕНА
В пятницу он взял себе выходной, чтобы отметить двадцать шестой день рождения в одиночестве.
Для драматурга двадцать шесть — детство. Для поэта — первый пик.
Он отключил телефон и выпил стакан вина. С сомнением посмотрел на почтовые конверты на столе. Выпил еще стакан и решил некоторые конверты распечатать.
Два разных театра прислали идентичные стандартные письма с отказом. Недавняя его пьеса, историческая экстраваганза на темы Второй Мировой Войны, получила таким образом первые отклики.
«Дорогой Джульен»,
противная
«Спасибо вам за то, что вы прислали вашу пьесу к Фестивалю Новых Пьес Магелланова Проекта. Сожалеем, но мы не можем поставить вашу пьесу в данное время. Пожалуйста держите нас в курсе относительно дальнейших ваших работ, или представлений ваших пьес, если таковые где-то проходят. Еще раз спасибо. Удачи вам. Искренне, Эрик Джермейн [второе письмо было подписано — Джоанн Соммерз], Помощник Художественного Руководителя.»
У Дебби была копия этой пьесы, но Джульен больше не рассматривал Дебби, как своего агента.
Следующее, третье, письмо было из агентства Дебби, и его это удивило. Он вскрыл конверт и прочел депешу два раза, потягивая бордо. Писано было одним из коллег Дебби, человеком, который, очевидно, имел на нее виды.
«Ах, простите нас всех, что не бросаем все свои дела и не славим Джульена»,
писал этот парень.
«У меня нет времени на мастурбационные изыски дилетанта. У большинства людей нет в жизни времени даже на то, что им нравится, а ваши писания не нравятся никому, я уверен. У меня нет времени, которое я мог бы потратить на человека, хамски ругающего девушку с доброй душой, потратившую часть своего весьма ценного времени на чтение опуса, написанного любителем. И еще меньше времени я хотел бы потратить, дабы выразить сочувствие человеку с манией величия, человеку, который не предлагает окружающим ничего, кроме презрения, человеку, чье существование посвящено, не Искусству, но зависти и злобе. Работа для вас — ничто. Вы заботитесь только о наградах, которыми, как вам кажется, вас обделили.
Протекция всегда существовала в искусстве. Будь это патронаж Медичи или Издательского Дома, Инк — значения не имеет. Если вы желаете, чтобы за вашу работу вам платили, извольте производить то, что требуется. Издатели, агенты, цензура, невежество публики! С чем только не приходится художнику бороться!… Но, конечно, дефекты произведенного тут не причем, не так ли? Претенциозный диалог, ужасный ритм, плохая структура?
Уверен, что какая-то степень эгоизма и еще бульшая степень самоуверенности нужна любому художнику, но ваша тщеславность переходит все границы. Ваше презрение и нетерпимость к тем, кто добился успеха там, где вы провалились — бесконечны, и течет из всех ваших пор, и окрашивает все, что вы производите. У меня больше уважения к поденщику, девочке-подростку-старлетке, автору биографий, чем к вам. Они производят то, что требуется. Степень надменности, позволяющая вам думать, что вы — исключение, чудовищна. Наглость, позволяющая вам считать, что другие должны вам в этом помогать, невероятна.
Вы говорите, что работаете много и на совесть. Вы ждете, что мы все будем боготворить малейшие ваши усилия, самые незначительные результаты. Как именно вы проводите свое время — это ваше личное дело. Ваши хобби — вашими и останутся. Но ожидать, что весь мир распахнет вам свои объятия потому, что вы утверждаете, что превосходите остальных — глупо. Утверждать, что результаты вашей работы лучше, чем результаты работы всех остальных, или даже просто многих — абсурдно.
Основную свою работу не бросили еще?»
Юджин счастливо любил и зарабатывал на жизнь, играя на рояле. Венский Фестиваль и все такое.
Джульен решил, поразмыслив, что с него хватит. По крайней мере на ближайшее время.
Он сунул какую-то одежду и нижнее белье в рюкзак, допил вино, включил автоответчик, нашел, порывшись, паспорт, и вышел из дома.
Терминал был полон орущих детей, которых сопровождали не очень обращающие на них внимание взрослые в колоритных одеждах, похожих на старомодные пижамы. Регистрация заняла некоторое время. Джульен хмуро смотрел на стюардессу, которая продолжала ему улыбаться, вешая бирку на рюкзак и проверяя паспорт.