Богатые — такие разные.Том 2
Шрифт:
Я не смог ничего съесть за обедом, а когда попытался выпить, то почувствовал себя так плохо, что отказался от этой мысли. Я думал о Фоксуорсе. Мой собственный отцовский опыт, как ни был он отстранен и недостаточен, вызывал во мне симпатию к нему, и в одиннадцать часов я позвонил Фоксуорсу в Олбани. Он сразу же повесил трубку, но вскоре после полуночи позвонил мне сам, извинился и сказал, что сам позвонит в больницу, чтобы узнать об исходе родов.
Мне никто ничего не говорил. На рассвете, не в силах больше выносить напряжение, я позвонил в больницу, и мне ответили, что Алисия родила второго сына. Я снова и снова спрашивал,
— Все в порядке, — ответила она самым своим невыразительным тоном. — Ты не должен ни о чем беспокоиться. Спасибо за звонок.
— Я люблю тебя, — сказал я, но она уже повесила трубку. У меня было такое впечатление, что все, не договорив со мной, вешали трубку. Вернувшись домой, я еще немного выпил и написал ей длинное письмо о том, как я ее люблю. Я с удовольствием послал бы ей цветы, но она запретила это делать. Однако я подумал, что смогу сделать ей какой-нибудь подарок позднее. Ей очень шли бриллианты.
Я звонил ей ежедневно. Она поблагодарила меня за письмо, но ничего не написала в ответ. Мы говорили о погоде и о том, не уехать ли нам на пасхальный уикэнд. Я хотел было спросить ее, не видела ли она ребенка, несмотря на свое решение, но это было бы нарушением нашей договоренности, и поэтому спрашивал только о том, хорошо ли она себя чувствует. Она отвечала, что врач очень доволен ее состоянием.
На десятый день после родов она вернулась из больницы, и когда в половине седьмого я приехал из банка, она ожидала меня в верхней гостиной. На столе стояли стаканы с томатным соком и молоком. На ней было нарядное кремовое платье, которого я раньше никогда не видел, она была напудрена, нарумянена, губы подкрашены. Было очень странно видеть ее с плоским животом.
Усевшись, мы быстро заговорили, словно боясь молчания, а когда стаканы были уже пусты, поспешно поднялись ко мне, будто бы куда-то опаздывали. Как обычно, я принял душ, но, выйдя из ванной, нашел спальню пустой. Я быстро оделся и отправился на поиски Алисии. Она исчезла. Мне пришлось спросить о ней у шести слуг, прежде чем я наткнулся на горничную, вспомнившую, что она видела госпожу Ван Зэйл в коридоре, ведущем в западное крыло дома.
Я нашел Алисию в детской, которую мы с Вивьен готовили для Викки и в которой несколько недель прожил Себастьян. Она сидела на небольшой табуретке посреди комнаты, крепко обхватив себя руками. Переступая порог, я слышал ее хриплые рыдания. Встав на колени рядом с Алисией, я притянул ее к себе и долго не отпускал. Когда она перестала плакать, единственными ее словами были:
— Во мне такая пустота…
— Где он? Я поеду и заберу его.
— Нет, это невозможно. Он в Олбани. Ралф приехал вчера с Себастьяном и с няней. Они хотели видеть меня, но я не могла… не могла… это было бы непереносимо. Я умерла бы от муки.
— Ты хоть раз видела его?
— Нет. Я очень боялась, что полюблю его еще больше, чем уже любила до рождения. Мне было так страшно, Корнелиус, так страшно…
— Чем я могу тебе помочь? Прошу тебя, скажи, что я должен сделать? Я все для тебя сделаю, все…
— Говори со мной, говори о наших мечтах. Говори же!
Я принялся говорить о наших шестерых сыновьях, которых будет на одного больше, чем у Рокфеллеров, и о нашей единственной дочери. Я выбрал для всех них школы, определил их интересы и хобби. Едва я выдал дочь замуж за ведущего партнера банка Моргана, как Алисия меня прервала:
— Мне нужно умыться. Вся моя косметика размазалась.
И мы вернулись в нашу комнату. Умывшись, она сняла свое яркое платье и надела простое черное.
— Ну вот, теперь я готова к обеду, — объявила она, и мы направились в столовую, где нам подали жареный морской язык — любимое рыбное блюдо Алисии — с горошком и канадским рисом.
В тот же вечер, позднее, когда она лежала в моих объятиях, я думал о том, как было бы хорошо, если бы состояние ее здоровья позволило мне заняться с нею любовью нормальным способом, но я знал, что необходимо подождать несколько недель, прежде чем врач разрешит нам супружеское соединение. Я вздохнул. Она ответила мне таким же вздохом, и я понял, что Алисия читала мои мысли.
— Мы можем не откладывать с ребенком, — заговорил я. — Нам надо подумать об этом сразу же после того, как ты полностью оправишься после родов.
— О, нет, — раздался в темноте ее протестующий голос. — Это было бы неразумно, Корнелиус. Ну, а в будущем году — как ты решишь. А теперь мне кажется, что тебе следует отдохнуть от беременных женщин, и поскольку у меня впереди целых двадцать пять лет детородного возраста, не будем с этим торопиться. Ничего на свете я не хочу так, как ребенка от тебя, но мне хочется какое-то время быть с тобой вдвоем. Чтобы между нами не было никого третьего.
Однако, вопреки мнению Алисии, я не имел ничего против беременных женщин. И как раз тогда, когда я готовился начать нормальную сексуальную жизнь со своей женой, раздался резкий телефонный звонок. Звонила моя сестра Эмили.
— Он получил письмо от Дайаны Слейд. — сказала она мне.
Мы пили чай в ее доме в Лонг-Айленде. Был послеобеденный час в субботу, и я заглянул к ней после работы в банке. Стив уехал по делам в Чикаго, а оба его сына, Скотт и Тони, играли в бейсбол на лужайке перед террасой в шумной компании своих местных приятелей. Через открытое окно большой гостиной, где мы сидели, доносились их веселые возгласы, но, как только Эмили произнесла имя Дайаны Слейд, я уже больше ничего не слышал. Я осторожно поставил на блюдце свою чашку и уставился на сестру. Она была в свободном белом платье. Через два месяца у нее должен был родиться ребенок.
— Как ты узнала, что она ему написала? — услышал я свой голос.
— Он сам показал мне письмо. — Эмили наклонила голову, и ее длинные золотистые волосы, подвитые по последней моде, качнулись вперед и застыли, окаймляя ее лицо. — Она прислала ему фотографии своих близнецов. Он показал мне их тоже.
Я потерял самообладание. Вскочив со стула, я принялся яростно кружить по комнате.
— Как он смеет унижать тебя таким образом! — бушевал я.
— Но он прав, желая быть честным и ничего не скрывать, Корнелиус! Я рада тому, что ему ничто не мешает говорить со мной о ней. В конце концов, она же была как бы его женой, хотя и недолго.