Богатыриада, или В древние времена
Шрифт:
«Неужто прознал, что я Калину-царю грамоты шлю, о делах в Киеве извещая?! Ой, пропала головушка моя… Хорошо если только на кол посадят…»
– Г-государь в-великий, п-пощади… – кое-как пробормотал дрожащими губами Громослав.
– Ладно, чего уж там… – смягчился вдруг князь, махнув рукой. – Един лишь Создатель без греха, а мы-то простые смертные… – Нагнувшись к уху взмокшего Громослава, которого тряс нервный озноб, договорил шепотом: – Понимаю, второй год как вдовеешь, плоть своего требует, а блудить со срамными девками – грех. Ну, так женись, хороняка! Рукоблудство-то –
– П-понял, с-светлый к-няже… – только и успел промолвить воевода, падая в счастливый обморок.
Настроение князя заметно улучшилось. Приятно все-таки, когда подчиненные так тебя боятся, что от любого твоего недовольства готовы лишиться чувств!
– Ну, ты, однако… – погрозил пальцем, когда Громослава отлили водою и похлопали по щекам, вернув на нашу грешную землю из небытия. – Держи себя в руках! Чай, не девка красная… Кстати, о девках! Кто еще с княжною сбежал?
– Сенная девка ее, Крапивой именуемая, светлый княже! – трясясь, забормотала старшая ключница. – Прозвище это за злобный нрав да острый язык ей дали! Половчанка она, из пленниц…
«Да, половчанки за словом в карман не лезут… И на ложе – ох, огонь да и только!»
Усилием воли, выдернув себя из приятных воспоминаний, князь начал раздавать указания:
– Воевода! Велю тебе тотчас отрядить погоню! Отбери лучших из лучших, да на самых добрых конях. Сам и возглавишь. Сделай все, чтобы настигнуть княжну до того как она повстречает Поповича! Воротишь ее ко мне, а будет упираться – свяжи. Даю тебе такое право. Только гляди, не переусердствуй! Награду тебе дам, а девку-половчанку тогда возьмешь в жены. Как раз всем хорошо будет, – и князь многозначительно подмигнул. – А ежели оплошаешь и они с Поповичем встретятся – разлучить, любой ценой! Действуй от моего имени. На крайний случай, прикажи воям своим убить богатыря. Ничего, не пропадем, бабы еще нарожают… Понял ли?
– Понял, светлый княже! Не сумлевайся, все силы положу, живота не пожалею!
– Действуй, Долбозвон!
Все, кроме князя, ахнули, выпучив глаза…
– Э-э-э… Великий государь, ты, видать, от горести да усталости имя мое попутал… – кое-как промолвил Громослав.
– Начальство ничего и никогда не путает! – наставительно погрозил пальцем Красное Солнышко. – Покуда не выполнишь мое поручение, носить будешь новое имя. Для пущего усердия! А вернешься с пустыми руками, прикажу тебе именоваться… – и князь, поманив воеводу, что-то прошептал на ухо.
Тот ахнул, побагровел и инстинктивно скрестил руки ниже пояса.
Глава 5
– Негоже, Иван, Ильин сын, ты поступаешь! – в голосе немолодого мужика с суровым обветренным лицом и натруженными мозолистыми руками зазвенел металл. – Ой, негоже! Не по-соседски и не по-христиански. Про стародавние обычаи я уж и не говорю! Это что же получается: твой сынок мою дочку на всю деревню ославил, а вину свою прикрыть не хочет! И ты ему потворствуешь?! Совесть-то у тебя есть?
Папаша Муромца бессильно развел руками:
– Жбан Густомыслыч, хоть ты-то душу не мотай! Какое там потворство! Уж я с ним и так и этак… Твердил, что должен он жениться на твоей Ладушке, а мой неслух ни в какую!
Родитель «ославленной» девки озадаченно почесал в затылке:
– Ежели приданого надо добавить… Хотя вроде и так не поскупились!
– Святая правда, не поскупились! – поддержала его жена.
– Да не в приданом дело, – скорбно вздохнул Иван Ильич. – Не желает он, уперся и стоит насмерть.
Жбан нахмурился:
– Супротив воли отцовской, выходит, твой сынок пошел! Ну и молодежь подросла ныне… Ты грозил ему?
– Грозил. И гневом своим, и даже проклятием… Без толку.
– Пороть пробовал?
– Еще как! Аж рука устала! Да только ремень зря истрепал.
– А что такому бугаю ремень?! – поморщился Жбан. – Вожжами надо было!
– Так я и хотел вожжами, да тут… – папаша Муромца опасливо покосился на женушку, которая скромно сидела сбоку с послушно-безразличным видом. Как подобало бабе, знающей свое место и не встревающей в мужские разговоры. – Старцы эти не велели. Нельзя, говорят, покалечить можешь, а он нам для важного дела надобен. Сам ведаешь, спорить с волхвами – себе дороже!
– Так старцев-то в селе нет! Уехали, хвала Создателю, – резонно заявил Жбан. – Теперь мешать некому.
– Так и сына-то тоже нет! – не менее резонно возразил Ильин родитель. – Уехал с богатырем Поповичем. Теперь драть некого.
– Ой, горе-то, горе-е-еее! – пронзительно запричитала вдруг мать девки, раскачиваясь и заламывая руки, точно плакальщица на похоронах. – Для того ли я дитятко свое под сердцем носила, в муках рожала, кормила да воспитывала?! Теперь из любого дома на нее будут пальцами показывать да ухмыляться! А все из-за вашего обалдуя!
– Ну, ты не очень-то! – не выдержав, вскипела мать виновника переполоха. – Кабы правильно девку воспитывали, никакой беды бы и не стряслось! Что, мой Илюшенька чудище лесное, али сам Кощей, чтобы, его увидя, в обморок валиться?
– Уж мы-то ее воспитывали как надо! Девка скромная, тихая, честь свою блюла! Она же не виновата, что он на нее средь бела дня набросился! Перепужалась до полусмерти…
– Кто набросился? Да на вашу овцу белобрысую…
– Сама ты овца! Сучка крашеная!!!
– Я крашеная?!
Бабы с визгом содрали друг с друга головные платки, потом вцепились в волосы. Мужья, сбитые с толку таким внезапным поворотом событий, не успели вмешаться. (Ну или побоялись – о том летописи умалчивают…)
Девка же, из-за которой и вышел весь сыр-бор, в данную минуту обливалась горючими слезами. И потому, что доля ее оказалась горше некуда, причем без всякой вины, и из-за твердого заверения родителей: «Не кручинься, Ладушка, заставим его, подлеца, в церковь тебя свести, никуда не денется!» Из-за этого она и кручинилась, да еще как! Не хотела идти за Илью. Во-первых, потому что напугал он ее до полусмерти. Во-вторых, молодые мужики с густыми бородами внушали ей отвращение (бог весть, по какой причине). Наконец, в-третьих…