Богатырские хроники. Театрология
Шрифт:
Наутро мы узнали, что поход на Киев не отложен и войско выступает через два дня. Значит, два дня у нас и было.
Проникший на княжеский двор Богдан рассказал, что поленица расхаживает везде с князем, что князь озабочен, но глядит на поленицу влюбленными глазами, а она ему на ухо советы шепчет. Все было яснее ясного: Сила, переданная Волхвом Рогнеде, прочно угнездилась в Новгороде — при нашем не только попустительстве, но и покровительстве; неясно было одно — что решит делать с Ярославом Волхв дальше: не то легко погубит его, не то перекинется со Святополка на него. Последнее, впрочем, было трудно: Ярослав уже однажды еле ушел от Волхва, когда Илья прикрыл наше бегство, и как бы ни была велика Волхвовья Сила, а заставить Ярослава забыть весь тот ужас не мог даже Волхв. Впрочем, он мог вертеть им по-своему на расстоянии, через поленицу: Ярослав с удивительной легкостью победил бы Святополка, а в Киеве правил бы все равно Волхв.
— Может, ворона на него снова натравить? — тоскливо сказал Илья.
— Дочка твоя ворона этого такое говорить заставит, что не жить нам после этого, — зло усмехнулся Алеша.
— Сны напустить? — так же тоскливо продолжал Илья.
— Ярослав под защитой, — только и сказал я, помня, как даже в моих снах Маринка не могла до меня докричаться.
— Значит, надо убить Ярослава, — заключил Илья.
— Чтобы вся Русская земля от нас отвернулась?
— Тайно.
— После того, что было, даже если Ярослава убьет Волхв, нам все припишут.
— Поленицу кончить! — ахнул Илья, грохнув кулаком по столу.
— Ярослав не простит и не поверит.
— Прийти на княжий двор, пасть в ноги: выслушай…
— Да под Силой он, под Силой, да еще под женской Силой! — топнул ногой Алеша.
— И кто только Силу эту пустил по свету! — огрызнулся Илья. — На Смородинку поедем!
— Два раза на Смородинку — не много ли? — сказал Алеша холодно. — И потом: времени нет. Хитрость нужна, — сказал он немного погодя, постукивая ребром ладони о меч. — Хитрость. Может быть, я знаю…
Посовещавшись, мы решили, что ничего другого придумать не можем. Дождавшись вечера, Илья пошел стучать во дворы к новгородским боярам. До выхода войска оставались ночь, день и еще одна ночь.
Ранним утром, выехав из ворот дворца, княжеская свита нашла на земле тело Добрыни. Добрыня лежал неподвижно. Князь с опаскою выехал вперед, рука об руку с поленицей, смотрел, не приближаясь. Хмурился во гневе.
Будый соскочил с коня, потрогал:
— Дышит!
— В подземелье! — крикнул князь.
Бояре зашумели.
— Знаем Добрыню! — говорили они. — И Алешу и Илью! Прежде допросить прилюдно!
Поленица склонилась к уху князя. Тот кивнул и крикнул в ответ:
— На мою жизнь покушались! Сами вы это видели!
— Кто знает, зачем в спальню твою они шли, — храбро отвечал Будый. — А что стража убили, так мало ли они за тебя кровь проливали.
Поленица все шептала что-то на ухо князю. Раздались голоса:
— Ты, князь, если бы не богатыри, давно б уж к варягам ушел! Ты уйдешь — мы останемся. Хотим слушать Добрыню!
Кто-то уже плескал на меня холодной водой, тряс мою голову, но я был неподвижен.
— Пускай поленица его при нас допросит, она Силу имеет, он отвечать будет, даже если в себя не придет!
Поленица задумалась, потом зашептала что-то князю.
— Хорошо! — отрывисто сказал тот. — Но если запираться будет Добрыня, короткий у меня будет на него суд, при вас голову отхвачу. Или я уже и не князь здесь? Или кто-то другой на Святополка пойдет? — И он мрачно обвел глазами свиту.
— Пусть спрашивает поленица! — пронесся ропот. Та соскочила с коня, подошла ко мне.
Я ощутил, как могучая Сила поднимает меня и уносит куда-то. Я боролся с ней, но мой рассудок делался мне уже неподвластен, и я знал, что готов был отвечать то, что она мне велит. Внезапно мне сделалось легче, и я уже мог бороться: Алеша был на месте, где-то здесь, в толпе воинов, и помогал мне.
— Давно княжить решил, Добрыня? — спросила поленица.
Лежа неподвижно, с закрытыми глазами, не шевеля ни мускулом, одними лишь губами я выдохнул:
— Сроду не хотел, княгиня.
Ропот прошел по толпе.
— Расскажи, как князя околдовывал.
— Твое не расколдуешь, княгиня.
— Что это он тебя княгиней называет? — пошли голоса в толпе.
— По злобе! — дернулась поленица.
— Ложе с князем делишь, питье ему варишь, — прошелестел я.
— Эге-ге! — сказал кто-то.
— Руби ему голову, князь! — крикнула поленица. — Тебя поносит, не меня!
Князь, послушный, как ребенок, бросился ко мне и уже занес руку для удара, не внимая ропоту свиты. Но тут руку его сковало, и он так и застыл надо мной.
— Так я сама его зарублю! — крикнула поленица, но, прежде чем она успела выхватить меч, я вскочил на ноги.
— Стойте! — закричал я бросившимся ко мне. — Мое слово против ее слов!
— Руби его! — кричал князь, обливаясь потом и смертельно побледнев.
— Мое слово против ее слов! — крикнул я еще раз.
— Говори, Добрыня!
Я обнажил грудь в ожогах:
— Не ты ли пытала меня, девица?
— Не я!
— Сам себя я не пытал, ожогам два дня уже будет.
— Если и пытала, то по моей воле! — крикнул князь, силясь опустить руку.
— Нет у тебя теперь своей воли, князь Ярослав Владимирович. И не из северных стран приехала сюда девица-поленица, и не у богатырей она училась. Вспомни, с кем мы с тобой воевали, а рука твоя свободна.
Из обмякшей руки князя выпал меч, и я подхватил его, что было как нельзя более кстати, потому что поленица решилась действовать и бросилась на меня. Она хорошо училась нашим приемам…