Богатырские хроники. Театрология
Шрифт:
Бояре соскочили с коней:
— Остановитесь!
Мы замерли; я — готовый говорить, поленица — весьма неохотно.
Мы с Алешей отчаянно боролись за князя. Три Силы схватились над ним, и князь застонал.
— Не порочь поленицу! — простонал он. — Вы давно уж собирались мною вертеть, да она мне глаза раскрыла! А смерти вашей я не хотел.
— Не хотел? Верю! Да не ты ли против своей воли сейчас надо мною меч занес?!
Князь озадаченно повел шеей: он чувствовал, что не хотел убивать Добрыню, но чуть не отсек
— Скажи, князь: не поит тебя поленица травными настоями? Не обещает помощи?
Князь молчал.
— И пою, и обещаю, и страшную измену открыла! — вступила поленица.
Князь поднял руку.
— Через день мы выступаем в поход, — проговорил он угрюмо. — Богатырям место при войске. Возвращайтесь. Но поленицу бесчестить не дам!
Не оборачиваясь, пошел к коню, вскочил в седло, резко развернулся и поскакал к воротам. Поленица тоже не оглядываясь, последовала за ним.
Кто-то тронул меня за руку: Будый. Лицо его было серьезно.
— А дальше сами, Добрыня. Тут мы вам не помошники.
— Ошибаешься, Будый. Если князь сегодня примет питье из рук поленицы, похода не будет, — сказал я, с наслаждением всматриваясь в его исказившееся лицо.
Богдан ошибался: и оружие и коней — все нам вернули. Не вернулось только расположение князя. И Волхвовьего пальца в Алешиной суме, конечно, больше не было.
Напуганный моими словами, Будый побежал к Ярославу. Я просил передать: я должен видеть его — наедине или при Будом, — но немедленно, до того, как он будет сегодня пить или есть. Будый вернулся, запыхавшись: сейчас князь выйдет на крыльцо.
На крыльцо! Никогда так не принимали богатырей во дворцах русских князей. В другое время я бы и думать не стал бы — развернулся бы и ушел, но тут, сжав зубы, решил выдержать и это.
Князь появился скоро. С поленицей. «Крепкая девица», — подумал я мельком.
— Если будешь чернить поленицу, — предупредил князь, надув губы, — говорить с тобой не стану.
— Силу чернить можно? — спросил я спокойно.
Князь озадаченно посмотрел на поленицу, но та пока сама не могла понять, к чему я клоню, и ответила ему взглядом: будь осторожен.
— Так вот, князь Ярослав Владимирович. Хочу тебе сказать о Силе, чего обычно никому не говорю. Сила — чтобы вмешиваться в жизнь людей, и ни для чего другого она не предназначена. Можно Силой подчинить себе человека — но не в животное же ты его обратишь. Можно Силой остановить человека — но на очень короткое время. Чтобы Сила действовала долго, надо подкреплять ее травками. Ты помнишь, как я приковал тебя к постели и лишил сознания, когда ты поднял руку на князя Владимира? И с тех пор ты меня не любишь. Вот даже решил, что жизни тебя лишить хочу. И из моих рук ты трав больше не принимал. И прав ты был по-своему: слова можно одно говорить, а травы другие давать. Ты выступаешь в поход. Поход должен решить судьбу престола. Полюбилась тебе поленица — пусть рядом с тобой в поход едет. Не порочу ее и не черню. Напоминаю: из моих рук травы перестал принимать, чтобы от меня не зависеть. Вот и ни из чьих рук не принимай. О другом не прошу.
— Мои травы князю на пользу! — заявила поленица.
— А что, слаб так князь, что без трав не проживет?
— Твою порчу от него отвожу!
— Ну и в чем же была моя порча, поленица? Что от Волхва увел? Что в поход снарядил?
— К бунту народ подстрекали! Ладьи рубили!
— Что с народом делали, того не знаю. А что ладьи рубили — так и сам князь передумал бы, не ушел бы за море к варягам. Силен и смел он, князь, и поторопился народ.
— Ты князю медом уши не заливай!
— Так ведь лучше медом, чем горьким чем.
— Не пей ее варево, князь! — вдруг всхлипнул Будый.
— Что ж, если не мила я здесь, — сказала поленица, потупившись грустно, — уйду в другое место — слезы лить о том, как князь гибнет.
«Ничем не взять проклятую девку», — подумал я.
— Пока я жив, ты будешь со мной, — бросил князь. — И травы ее пить буду! — бросил он на меня презрительный взгляд. — От твоих трав я обезножел, а от ее — соколом летаю!
Я посмотрел на поленицу; своей Силой я увидел — неправду сказал Будому; не хочет поленица травить князя. Волхву он нужен живой и послушный, потому что Святополк уже бесполезен. И Святополка победить он ему поможет, и на глаза не покажется до времени, пока поленица при князе будет. Я почувствовал отчаяние: хоть голову сруби поленице — именем ее у князя Волхв потом многое добудет. Я признал про себя, что на этот раз побежден.
— Летай соколом, князь, — сказал я. — Мы только рады будем. Не мне тебя учить. А в походе на нас всегда рассчитывать можешь.
Несколько озадаченный, оборачиваясь на меня, не ожидая, что я так быстро сдамся, князь ушел, а я остался стоять на крыльце. Волхв снова плюнул мне в лицо.
Так я и сказал товарищам.
Илья долго и нехорошо ругал поленицу и всех нас.
— Ладно я, до тридцати трех лет сидел на печи, чуть меня Святогор не прогнал за неспособность, но вы-то: «Сила, Сила!» Где она, ваша Сила? Девчонка вас вокруг пальца обвела.
— Девчонка эта, Илья, — сказал я, — Волхвом воспитана и на крайний случай приготовлена. Сила ее не меньше нашей будет.
— А я-то в вас верил! Я думал — за Добрыней и Алешей я как за каменной стеной!
— Аи был бы ты за каменной стеной сейчас без Добрыни, — сказал Алеша зло. — А то и вовсе — во рву бы лежал. Ладно, — оборвал он себя и умехнулся слов но нехотя (а когда Алеша так ухмыляется — уходи лучше с дороги). — Может, и меньше наша Сила, а кончим мы поленичку и князя вылечим.
— Ну? — спросили мы с Ильей нетерпеливо.
— В княжеские палаты нам вход заказан. А в походе Князь в шатре будет.