Богатырские хроники. Театрология
Шрифт:
Но Илья вдруг ахнул.
— Была, была одна… — В смущении он потупился. — Расскажу, ладно… Только-только стал я странствовать без Святогора, и была это первая моя девка. Заночевал я в деревеньке Мшенка, от Новгорода недалеко, и пришла она ко мне сама ночью, а утром я ее не нашел — всю деревню осмотрел. — Он подумал. — Двадцать семь лет назад это было. — И оглянулся на Сокольника непроизвольно.
«Двадцать семь лет назад, — подумал я. — Пришла неизвестно откуда, ушла неизвестно куда. Ищи иглу в стоге прошлогоднего сена».
— Лицо ее помнишь? — настаивал Добрыня.
—
— Искать будем, — сказал Добрыня. — Найти должны.
— Не воскресишь его, — сказал Илья еле слышно. — Может, твой Бог это умеет? — И он покосился на Добрыню с детской какой-то надеждой.
Добрыня молчал.
— Все боги одинаковы, — молвил Илья горько. — Нет им дела до нас.
Добрыня хотел возразить, открыл уже рот, но промолчал.
Илья пошел прочь. Впервые он показался мне стариком с согбенной спиной. Он шел медленно, уходил все дальше и казался совсем маленьким среди огромных холмов, которые он так любил. Он дошел до рощицы и опустился на землю. Мы повели наших коней к нему.
Костра разводить не стали, сразу легли.
— Вот, может, нашел бы я сына, старел бы спокойно, — сказал Илья вдруг. — Эх, Добрыня, Добрыня, таишь ты все, сам все решаешь, что говорить, что нет. С людьми играешь.
Добрыня молчал.
— Нет, Илья, — сказал я быстро. — Это Сила часто с нами играет. Обманывает и заманивает. Особенно Сила Смородинки. Правильно Добрыня сделал.
— Про Волхва так поверили, — гнул свое Илья, — сразу за море поехали. А про Илью не поверили…
Мы молчали. Я знал, что Добрыня был прав. Вообще заповедано о будущем людям говорить — первейшее это правило. Теряются люди сразу, бояться всего начинают, а будущее все равно настигнет. Были, были примеры: предупреждали людей — грозит тебе смерть от чего-то. Князя Олега вот предупреждали, что от коня смерть. Он на коня этого ни разу не сел, а только на кости его посмотреть приехал — и змея его ужалила степная. Знал — а не уберегся. Правильно, правильно Добрыня сделал. Все Учителя говорят: не говорите людям про их будущее. А уж когда тебе Смородинка нашептывает — тем более.
— Подумай, Илья, — сказал я. — Доложился бы тебе Добрыня. Как бы ты потом в боях бился? В каждом всаднике своего сына искал?
Свистал ветер в балках; птицы ночные завелись…
— Не понимаю я Силы вашей и заповедей ваших, — откликнулся наконец Илья. — Все ты, Добрыня, наверно, правильно сделал, а просто кончается мое времечко, по всему видно.
Поворочался Илья, спросил:
— Больше тебе, Добрыня, Смородинка ничего не открывала?
— Нет!
— И то слава Богу, — проворчал Илья и умолк.
Утром пошли мы хоронить Сокольника.
Осмотрели мы с Добрыней его тело. Шрамов не было: не воевал, хотя боец был отличный. Руки — не воинские руки, руки пахаря. Значит, не странник был, на земле сидел, есть надежда концы найти. На шее — мешочек: женские волосы и колечко. Волосы молодой женщины, а колечко не простое: письмена на внутренней стороне выбиты.
Знали мы эти колечки. Давал их Волхв в давние времена доверенным женщинам.
Сказали мы Илье:
— Девица твоя странная Волхвом к тебе послана была и родила от тебя Сокольника. Умерла мать его, нашел его Волхв и сказал: Илья мать твою погубил.
Сказал, надел на шею мешочек с прядью волос и с колечком и заповедал: отомсти. Рос Сокольник на земле, как пахарь был, но кто-то воинскому делу его учил, а статью и сноровкой он в тебя пошел, да кто-то ему еще и приемы твои показал. Известно кто.
— Все знать хочу, — сказал Илья. — Верю вам, но сам хочу убедиться, что Волхв сына моего на меня натаскивал.
— Да надо ли, Илья?
— Надо! Немного мне осталось по земле ездить, пока жив, все хочу знать про сына. И еще: Волхва мне, наверно, не достать, а вот если кто попроще сына моего соблазнял, тут я с ним и поговорю.
Похоронили мы Сокольника на вершине холма, поставил Илья в изголовье камень.
— Молитву, что ли, свою прочти, — Добрыне буркнул.
Прочел молитву Добрыня, постояли мы, потом сели на коней (Илья ко мне подсел), поехали.
— Не доживайте до моих лет, — сказал вдруг Илья. — Молодыми умирайте.
Достали мы Илье коня. Не богатырского — воинского. Но не плохого.
Ехали быстро. По дороге говорили мало. Знали: в тоске Илья, и тоску эту нам не развеять своей Силой даже. И до Сокольника тосковал и метался Илья, старость предчувствуя, подвига ждал, чтобы в силах своих утвердиться, а пришел такой подвиг, какого лучше бы вообще не было.
Даже я невольно стал задумываться: вот начну стареть, и стану ли радоваться жизни так, как радуюсь сейчас? Никогда не думал о старости, а, по размышлении, решил и сейчас не думать. Может, никогда ее и не почувствую. А если и скрутит она меня — так что проку, что я еще тридцать лет плакать буду? Нет проку, и Илье лучше пока ничего не предощущать, неизвестно, когда еще его действительно старый возраст придет.
Добрались мы до Мшенки. Спросили Илью, откуда он прибыл туда и быстро ли ехал. Все вспомнил Илья — у богатырей на все дороги память отличная. Ехал с юга, ехал быстро, значит, не могла прийти девица эта с севера и издалека.
Стали мы деревни с трех сторон объезжать. Про Сокольника спрашивали и про мать его. На пятый день нашли.
Жила в деревне Вертухи ворожея молодая Рада. Приезжали к ней странные люди издалека, и жили у нее подолгу. А двадцать шесть лет назад родила Рада мальчика, жила, как и раньше, а исполнилось мальчику десять лет, умерла — в тот день, когда у нее гость был. Рада сиротой была, и взяли мальчишку соседи, но не забывал он старый дом, и уже через два года туда снова вселился: богатырского был сложения, шутили в деревне — второй Илья Муромец будет. И однажды приехал в деревню Марко-странник (часто так Волхв назывался) и у Сокольника остановился и жил несколько дней. Потом стал исчезать куда-то Сокольник, появились у него и конь хороший, и доспехи, и удивлялась деревня. Не ходил на войну Сокольник, но с гостями своими часто на мечах бился: учили они его. А вот месяц назад привели ему нового коня, собрался Сокольник поспешно и уехал. Когда уезжал — радостный был, улыбался дорогой.