Богатырские хроники. Театрология
Шрифт:
Глава девятнадцатая
…жар… адский огонь… жажда… тело распалось на куски, но каждый болит… голова… моя голова… ледоход… ледоход в моей голове… ледоход, как на нашем озере… мама… далеко, далеко… почему я не перевез ее… где она… где я… где я?., кто я?., женское лицо надо мной… горькое питье… я не могу его пить!., я не могу и сопротивляться… я не могу пошевелить рукой, пальцем — не могу… мои веки… под ними — песок… Волхв, Волхв!.. Учитель, где ты?., все покинули меня, никто не пришел… как мое имя?., кто я?., снова женское лицо надо мной…
Я открыл глаза. Я смотрел в черный потолок. Кто я? Добрыня. Где я? В Киеве. Да: плечо, Маринка, Змей, Волхв, отравлен… Значит, я не отравлен? Значит, я…
Она сидела в изголовье. Я пошевелил губами.
— Ты можешь говорить, Добрыня. Говори! Ты будешь здоров.
— Спасла? Спасла меня? — проговорил я.
— Бог спас… И кто-то еще тебе помогает, Добрыня… Я чувствовала еще чью-то Силу на тебе.
— Два человека. Мать. Учитель.
— Ты говорил о них… Я теперь много знаю, Добрыня, но ты можешь быть спокоен: даже если я буду в беспамятстве, я буду молчать. А теперь спи. Выпей вот это и спи.
— Алеша… Змей…
— Илья поскакал на Сорочинскую гору. Алеша здесь.
Не знаю, когда я очнулся в следующий раз, но только теперь я чувствовал себя много лучше. Мы долго говорили. Алеша примчался, как только его нашли: я был уже без сознания. Алеша был во хмелю и кричал, призывая всех святых в свидетели, что он выпотрошит того, кого Маринка не хотела называть. Маринка еле уговорила его молчать. Сказали только Илье да князю Владимиру. Князь посылал по три раза на дню узнавать обо мне. Алеша не отходил от меня. В бреду я наговорил много лишнего. Я часто поминал Волхва — Маринка зажимала мне рот, — говорил о Крепости, о серебряных копытцах, даже о княжиче Святополке… Алеша только хмурился. Многое он знал, а чего не знал, того предпочел бы не знать вовсе. Всего я был в беспамятстве двадцать дней.
Теперь я был очень слаб, и даже плечо почти перестало болеть. Дня через три вернулся Илья; труп Змея был сожжен, но несколько человек уже успели умереть… Я проклинал себя за беспечность. Илья утешал меня тем, что для верности он спалил весь Сорочинский лес.
— Поменьше бы ты, Добрыня, якшался с Волхвом, — сказал он мне, супя брови.
Они с Алешей взяли в привычку бражничать у моей постели. Маринка сидела за столом; глаза ее смеялись. Во время одного такого застолья дверь отворилась и в дом вошла моя мать…
Весть о том, что я здоров, разминулась с ней: она покинула Новгород, как только в тот вечер, когда я впал в беспамятство, услышала мой крик…
Теперь и речь не шла о том, чтобы ей возвращаться в Новгород. Великий князь подарил нам дом. Хороший новый дом с крепким частоколом неподалеку от берега Днепра. Князь приказал позаботиться о том, чтобы дом и кладовые не были пусты. Что ж, думал я, я заслужил это…
Но я медлил перебираться в новый дом от Маринки. Она тоже выдумывала все новые предлоги, почему мне надо остаться. Однажды — шел уже октябрь, и дождь нудил за окном, — я спросил ее:
— А что бы ты делала, если бы ночью сюда вошел Волхв?
— Пока ты был без сознания, здесь был Алеша, Но… на всякий случай… у меня есть моя Сила… я все время думала об этом… Ты видишь, над дверью стоит чан. Никто не знает, что стоит мне дернуть за веревочку, и чан опрокинется… А в нем такой настой, что даже Волхву бы не поздоровилось… Бабья защита, Добрыня… Я все привыкла делать сама. Я ведь сирота. Растила меня бабка. Она и научила всему. А Сила у меня была. Единственное, что было в моей жизни, — это бабка и Сила. А потом бабка умерла — не от болезни: от старости, и мы ничего не могли поделать — ни она, ни я…
— Но ведь многие хотели взять тебя в жены…
— Ты угадал. Многие.
— Но ты живешь одна.
— Один хотел жениться на знахарке. Второй хотел стать золотых дел мастером. Третий хотел научиться владеть мечом. Четвертый хотел ковать мечи. Но если я хочу лечить людей, то ни один из них не хотел лечить зло.
— Лечить зло?
— Ты не согласишься со мной, но я думаю, что зло нужно лечить. Конечно, многих нужно отсекать, как гниющую плоть или заразу, но зло в людях вообще нужно лечить…
— Я знаю человека, который бы согласился с тобой. Мой Учитель.
— Я думаю, что он приходил сюда…
— Что?!
— Когда ты был в беспамятстве, какой-то человек приходил сюда в одежде монаха… Я испугалась поначалу, почувствовав большую Силу, но тут же поняла, что его Сила добра… Он долго сидел над тобой, а потом ушел. Я почувствовала, что он сильно помог тебе.
— Что он сказал тебе?!
— Он все время молчал и уже в дверях сказал только одно: «Передай Добрыне, когда он окрепнет, что он идет по самому следу волка. И передай еще: когда одни люди уходят из его жизни, приходят другие».
— И он не говорил с тобой?
— Нет.
— И ты не говорила с ним?
— Нет.
— Я много говорил в бреду, Многое было для тебя новым. Что тебя поразило более всего?
— Твое одиночество.
— Что испугало тебя больше всего?
— Твое одиночество.
— Чему бы ты позавидовала более всего?
— Умению терпеть его.
— Ты выйдешь за меня замуж?
— Да, Добрыня.
Через неделю мы обвенчались. И великий князь киевский позвал нас — мою мать, мою жену и меня во дворец и одарил нас. Но он не говорил со мной о Волхве…
Мы стали жить в новом доме. Но Маринка не захотела продавать старый. Она по-прежнему лечила людей в нем. Моя мать сказала мне, что ее Сила действительно очень велика.
Было странно иметь свой дом после многих лет скитаний, хотя я знал, что придет весна и я снова пущусь в дорогу.
— Когда ты решила стать моей женой? — спросил я однажды Маринку.
Она улыбнулась:
— Когда ты переступил мой порог и я увидела, что только я одна могу спасти тебя. И потом… — Она опустила голову. — Ты спрашивал меня, не говорил ли со Мной твой Учитель. Он говорил… Когда он уже стоял на пороге и передал тебе, что ты идешь след в след волку… После этого, не оборачиваясь, он сказал мне: «Если Добрыня попросит тебя стать его женой, скажи «да».