Богдан Хмельницкий
Шрифт:
считают нарушенным? Эти требования Козаков напоминают басню, в которой волки
заключают мир с пастухами с условием, чтоб последние удалили собак. Такия
требования есть чисто плод безумной и наглой головы, которая посылает их в
насмешку над королем и представителями Речи-Посполитой!»
«Как?—говорили послы: — так мы будем игрушками Хмельницкого? Так мы ему
позволим это? Простим ему измену и наглость? Отдадим ему оплот наш от неверных,
Украину,
терпим мы наказание Его за наши преступления. Покоримся, покаемся, братья: Он не
излил еще на нас полный фиал своего гнева; Он не отдалит от нас своего милосердия»
2).
В одно время с козацким прошением королю, который его сообщил сейму, явилась
депутация от Киселя с мнением воеводы относительно успокоения отечества. «Тогда,
— говорит летописец, — паны увидели, что Кисель как был схизматик, то и выказывал
всегда свой схизматический духъ».
Кисель находил, что отечество в такой опасности, что надобно во многом уступить
Хмельницкому. Он советовал согласиться на заложников, чтоб они жили в украинских
имениях, но могли носить почетное звание коммиссаров. Он надеялся склонить
Хмельницкого подарками л деньгами, чтоб он перевел всех своих Козаков из панских
имений в королевские и, таким образом, прекратил бы возбуждения хлопов к мятежу.
Но Кисель считал неизбежным уничтожение унии. «Ссылаюсь на тех, — писал он,—
которые были со мною вместе под Зборовом: тогда состоялась безусловно статья об
уничтожении унии; гетман запорожский иначе не хотел мириться, как только с тем,
чтобы присягнули на этом король и мы все. Я с трудом отклонил присягу и отложил
уничтожение унии до разговоров об этом с митрополитом. В Киеве с большими
затруднениями я довел дела до того, что вопрос о вере стал вопросом о церковных
имуществах; я было-иредлагал различие имуществ: чтоб после умерших владельцев-
унитов они получались неунитами, а при живыхъ—неуниты были бы в ожидании, и
тогда я чуть было не лишился жизни. Чтб дано и дозволено на сейме — то не
исполнено. Чернь мятется. Я всегда желал и желаю, чтоб Русь была в единстве с
Польшею, но я не желаю, чтоб она уничтожалась. Если целый народ и клир проти-
5)
Jak. MichaJ. Ks. Pam., 593.—Pamietn. Albr. Radz., II, 431. 2) Wojna dom. 4. II, 9.
376
вится унии, а против народа стоит какой-нибудь десяток-другой духовных особ,
ради церквей и деревень—скажите, ради Бога, что лучше: уступить ли церкви и
деревни, которых наберется не более двадцати или тридцати в оных епархиях, или же,
ради этих церквей, пусть тысячи костелов будут опустошены? Если есть способ
согласный с оным католическим исповеданием, которому и я, по милости Божьей,
благоприятствую, пусть те господа из Руси, кто только из них знает, как он сам верит и
умеет объясниться, соединятся с целым народом и клиром, а Речь-Посполитая
останется в покое. В самом деле, перейти от обряда к обряду, все равно, что одно
платье скинуть, а другое надеть. Так лучше поступить, когда вера одна и та же, чем
подвергать крайней опасности Речь-Посгголитую. Пусть Бог лишит меня вечной
жизни, если я не считаю обе веры за одно и то же по существу—разница в обрядах; и у
той и другой церкви один глава—Христос, одно преемство от апостолов, одни
вселенские учители, одно учение; одна без сущности другой существовать не может; я
только придерживаюсь обряда, в котором родился, и терплю то, что приходится
терпеть, а другие не могут терпеть и думают, что дедовская вера чрез то уничтожается.
Что же тут делать? Не повесить же в свободной нации всю Русь и не подвергать же
Речь-Посполитую вечной опасности!» “).
Это письмо взволновало посольскую избу. «Как козел не будет бараном, так
схизматик не будет искренним защитником католиков и не может охранить шляхетские
вольности, будучи одной веры с бунтовщиками хлопами»,—говорили паны.—«Вера
есть дар Духа святого, а Дух святый—иероглиф вольности — где хочет и как хочет дает
вдохновение. Как! для схизматиков, для глупого хлопства делать рабами шляхту, не
позволять ей верить, как повелевает Дух святый, а пусть верит как предписывает
пьяная, сумасшедшая голова Хмельницкого! Вот проявился какой доктор чертовской
академии, холоп, недавно отпущенный на волю, хочет отнять у поляков дар Божий,
веру святую! Им не нравится слово уния, а нам не нравится схизма: пусть отрекутся
безумного учения своего схизматика, патриарха, оскверненного арианскою ересью,
посвященного бусурманскою властью, пусть соединятся с западною церковью и
назовутся правоверные. На это Польша согласна, а Кисель, киевский воевода, что это?
—хочет быть проповедником козацкого учения?»
В сенаторской избе уничтожение унии возбудило также толки.
«Требуют уничтожить унию, источник и начало зла!—разсуждали сенаторы.—Не
может быть прочен мир гражданский там, где нарушается религиозный. В угодность
заклятому врагу, мы должны насиловать совесть, распространять заблуждение,