Богдан Хмельницкий
Шрифт:
Он не утерпел, чтобы не рассказать своей пани обо всем слышанном. Пани Барабашиха торжествовала.
– Не говорила ли я тебе, что этот беспокойный казак наделает всем хлопот. Еще хорошо, что скоро с ним раздружился, – прибавила она. –Смотри, теперь не зевай!
Кречовский возвращаясь домой, обдумывал все слышанное и невольно в душе смеялся над простотою пана старосты. Ему было немного досадно на Хмельницкого, что тот не уведомил его о раде и о результатах переговоров со старшинами казацкими.
"А еще обещал все делить пополам! – рассуждал он сам с собой. –Начинает же с того, что действует, ни слова не сказавши.
На другой день рано утром Кречовский послал записку к Богдану. В ней он уведомлял, что если кум желает выгодно продать своего коня, о чем пан случайно услышал, то он может привести его на ярмарку в город Бужин; Покупателем, может быть, будет сам пан староста. Казаку, посланному с письмом, никаких других поручений не было дано, а на все вопросы Богдана он лаконически отвечал:
– Не знаю.
Настала ярмарка. Богдан с конем стоял в стороне и ждал обещанного покупщика, как вдруг его окружили жолнеры пана Конецпольского с Кречовским во главе. В первую минуту Богдан даже не понял, в чем дело, и собирался было здороваться с ним; но тот ему объявил, что арестует его по приказу пана старосты.
– Что это значит, пан Кречовский! – удивился Богдан, – не сам ли полковник писал, что пан староста желает купить у меня коня? Что это за шутки?
– Не всякому слуху можно верить, пан Хмельницкий, – с иронией заметил Кречовский. – Я думал, что пан Зиновий менее доверчив. Впрочем, куманек, –прибавил он тихо, искоса поглядывая на жолнеров, ехавших в некотором отдалении, – не слишком кручинься, я тебя как-нибудь выручу, только держи себя умненько с панами: тебе сделают строжайший допрос.
Пан староста ожидал своего узника в канцелярии. Кроме него был там и казацкий комисар Шембек, не то немецкого, не то еврейского происхождения, сухой, строгий, невозмутимый. С комисаром явилось несколько старшин казацких, и Богдан к своему удивлению увидел, что все это были из присутствовавших на раде. Писарь приготовился записывать показания. Комисар начал допрос.
– Богдан Хмельницкий, тебя обвиняют в том, что ты мутишь народ и что с целью подготовить восстание, ты собирал раду казацкую.
– В первый раз слышу! – отвечал удивленно Богдан. – Кто же меня обвиняет, и когда я собирал раду и где?
Он так ловко разыграл невинного, что пан Кречовский только посмеивался себе в ус.
– Кто тебя обвиняет, до этого тебе дела нет, – сказал комисар. – А раду ты собирал на этих днях в лесу, и на ней присутствовали все знатнейшие старшины казацкие.
Богдан с притворным удивлением посмотрел на комисара, потом подумал, как бы что-то припоминая, и, наконец, сказал:
– На днях мы, действительно, со знатными старшинами собирались в роще, но это была не рада, а приятельская пирушка. Вам известно, что я прежде был войсковым писарем, у меня осталось много старых знакомств, вот друзья и пожелали угостить мня. У меня же теперь нет пристанища, в Чигирине домишко маленький, и пришлось, чтобы попировать с приятелями, забраться в лес.
– Богдан говорит сущую правду, подтвердил один из казацких
Остальные старшины подтвердили слова своего товарища, а один из них еще прибавил:
– Да я и догадываюсь, кто на него донес. Это, верно, Роман Пешта, он давно с ним не в ладах; пусть-ка он попробует в лицо нам повторить свои клеветы.
– Видите, панове! – подтвердил Кречовский, обращаясь к старосте и комисару, – я говорил, что тут дело не ладно. Как бы нам не быть в ответе за Хмельницкого, к нему, ведь, и сам король благоволит, – добавил он вполголоса.
– Надо отдать его кому-нибудь на поруки, – сказал комисар, – а все дело немедленно представить на усмотрение пана коронного гетмана. Только кто возьмется за ним смотреть?
– Если позволите, – скромно заметить Кречовский, – я готов служить. –Зиновий Богдан Хмельницкий! – проговорил староста, – мы не можем решить твое дело помимо коронного гетмана. Пока мы получим его резолюцию, ты будешь сдан на поруки пану Кречовскому.
Богдан спокойно и с достоинством поклонился.
– Дело мое правое! – сказал он. – Я надеюсь, пан гетман посмотрит на него беспристрастно.
Кречовский вывел своего узника из канцелярии и в сопровождении жолнеров они молча доехали до его дома. Полковник, отпустив стражу, ввел Богдана в свои комнаты.
– Гей, хлопец! – приказал он вошедшему слуге, – подать нам закуску да вина самого лучшего.
Слуга вышел, а полковник с тонкой усмешкой остановился перед Богданом.
– Итак, куманек, ты теперь мой пленник! – сказал он ему. – Это тебе в отместку за то, что действуешь, не посоветовавшись. С тех пор, как приехал из Варшавы, ко мне носу не показывал. Ты теперь видишь, что и пан Кречовский на что-нибудь годен, хотя бы, например, на то, чтобы изловить хитрого пана Богдана.
Хмельницкий молча смотрел на него, не зная, к чему он клонит. Слуга принес закуску и вино; Кречовский, налив два кубка венгерского, высоко поднял свой кубок и провозгласил:
– За здоровье будущего украинского гетмана Богдана Хмельницкого! Желаю пана полного успеха, а главное – всегда так счастливо попадать в плен, как сегодня. Присядем-ка за закуску да обсудим, как бы тебе всего безопаснее убраться отсюда подобру-поздорову и ускользнуть из рук пана коронного гетмана. Он шутить не любит и, конечно, не замедлит прислать твой смертный приговор.
– А, ведь, я думал, что пан полковник мне изменил. Ты отлично выдержал свою роль и мог бы еще дурачить меня, сколько тебе угодно.
– Нет, пан будущий гетман, теперь дурачиться некогда, надо тебе скорее бежать. Сейчас после закуски я дам тебе лучшего коня, а за тобой пусть едет и сын твой, я его уведомлю. Сделаем мы все это ловко, так, чтобы и я не был в ответе. Я притворюсь выпившим, а ты прикажешь подать себе коня от моего имени. Пока слуги разберут, в чем дело, ты уже будешь далеко; я постараюсь покрепче заснуть и не быть в состоянии распорядиться. Когда пришел ответ от Потоцкого с решительной резолюцией: "немедленно подвергнуть преступника смертной казни", Богдана и след простыл.