Богдан Хмельницкий
Шрифт:
– Вероятно, пан Богдан догадывается, зачем я к нему послан?
– А пан ротмистр ко мне послан? – с притворным удивлением спросил Хмельницкий, – я думал, что он по дороге ко мне заехал. Кто же послал пана?
– Я послан к пану Зиновию с поручением от пана коронного гетмана, –проговорил Хмелецкий. – Пан коронный гетман очень жалеет пана Хмельницкого, он желает ему всевозможного блага…
– Благодарю пана гетмана, – загадочно проговорил Богдан, чуть-чуть улыбаясь.
– Пан коронный гетман удивляется, что пан Хмельницкий, такой умный, такой проницательный, решился на мятежные замыслы…
– Я? – прервал его Хмельницкий. – Я ничего мятежного не замышляю, это все клевета, пущенная моими врагами, чтобы очернить меня перед паном гетманом.
– Напрасно пан Хмельницкий желает меня уверить, – продолжал посол, –мне достоверно известно, что он замышляет поднять Украйну, думает двинуть запорожцев против поляков, собирается уничтожить все права панские…
– Никогда ничего подобного у меня в голове не было! – возразил Богдан. – А вот до меня так дошли вести, что пан коронный гетман двинулся с войском на Украйну. Если это правда, то он скорее мутит народ. Еще я слышал, что пан гетман назначил большую цену за мою голову… За какие это провинности, пан посол? По одному подозрению нельзя казнить человека…
– Пан коронный гетман предлагает пану Хмельницкому вернуться на Украйну.
– Я и не думаю, пан посол, оставаться вечно здесь. Но теперь, когда назначена цена за мою голову, когда на меня идут с войском, а у меня никакой нет защиты, кроме пятисот стражников, может ли пан коронный гетман требовать, чтобы я вернулся?
– Даю честное слово пану Хмельницкому, – проговорил ротмистр, – что волос не спадет с его головы.
– Я тоже даю честное слово пану послу, что ни на волос не выйду отсюда, пока пан гетман будет стоять надо мной с войском, пока над казаками будут начальствовать ляхи, пока будут существовать постановления, обидные для казаков, пока будут отняты все права, дарованные им нашим королем и его предшественниками. Пусть пан гетман отменит и уничтожит все это, тогда я с легким сердцем вернусь на Украйну.
– Но, ведь, пан Хмельницкий требует невозможного!
– И пан Потоцкий тоже требует невозможного, – возразил Богдан. – Кто же сам подставит свою шею под нож? Я буду тут сидеть, окруженный своим палисадом, до тех, пор пока не испрошу милости у короля.
Все это было сказано Хмельницким так решительно, что послу оставалось только откланяться. Богдан вежливо проводил его за ворота, посылая с ним почтительнейшие поклоны панам гетману, старосте и комисару.
Хмелецкий уехал в полной уверенности, что беглый писарь, по крайней мере, в настоящую минуту ничего серьезного не замышляет. Так он и доложил Потоцкому, прибавляя, что на острове народу немного, а с Сечью Хмельницкий никаких дел не ведет.
– Ну, и пусть его там сидит, – порешил Потоцкий, – до поры, до времени мы его там трогать не будем.
Когда эта весть дошла до Кречовского, в первый момент он ей поверил и подумал, неужели Хмельницкий так глуп, что сидит на каком-то острове за палисадом и бездействует.
"Нет, не может быть", решил он тотчас же про себя, "Богдан хитер, он отводит глаза панам, будем отводить и мы".
Хмельницкий же выпроводив гостя, вздохнул свободно и кликнул Тимоша, Ивашка и других преданных ему казаков.
– Собирайтесь сегодня же в отъезд, ночью выедем, – отдал он приказание. Главное, чтобы сборы были незаметные, чтобы даже наша стража не видела нашего отъезда. Лишнего с собой не брать, ехать налегке, запастись только добрыми конями и оружием.
На другое утро, к великому удивлению казаков, живших на острове, ни Богдана, ни приближенных к нему украинцев и следа не было.
– Вот-то дружий колдун, – говорили казаки, – вот так добре сгинул и пропал, на наших глазах провалился.
А Богдан со своей свитой был уже далеко, на пути к хану.
12. КАТРЯ. У КРЫМСКОГО ХАНА
Что же случилось с Катрей после того, как ее увез татарин? Она долго не приходила в себя. Когда же открыла глаза и увидела, что приторочена к седлу, она сразу поняла весь ужас своего положения, и громкий крик отчаяния вырвался у нее из груди. Татарин спокойно наклонил к ней свое зверское лицо:
– Не кричи, девушка, – сказал он ей, – Ахмет и тебе рот заткнет.
– Куда ты меня везешь? Что ты со мной сделаешь? – с ужасом спрашивала она.
Татарин осклабился.
– К своим, гайда в орду! А потом к хану в Крым, мурза купит, ханум будешь.
Катря похолодела от его слов; она в полной его власти, он продаст ее в гарем.
Олешка все слышала, обдумала и взвесила. Она понимала, что сопротивление и бранью тут не возьмешь, одно спасение в хитрости.
Отъехав со своими пленницами в степь, татарин остановился на отдых; открутил обеих женщин от седел, вынул у Олешки платок изо рта. На одном из коней оказалась навьюченная провизия, о чем позаботился, конечно, не Чаплинский; слугам жаль молодую панну, они снабдили татарина всем, что считали нужным. Олешка совсем присмирела и вступила в продолжительные переговоры с Ахметом. Катря понимала по-татарски и с удивлением слушала свою мамку, недоумевая, что с ней стало.
– Мне, ведь все равно, – говорила та, кому ни служить, меня взяли в неволю насильно, силою окрестили, а родом я, ведь, татарка. Все урусы злые и эта госпожа моя была тоже злая, я рада, что от нее отделалась, а тебе буду служить верой и правдой, как велит Аллах и его пророк Магомет.
У Катри невольно потекли слезы из глаз. Ее мамка отказывалась от нее, взводит понапраслину, а она ее любила, как родную мать.
– А зачем ты бранила меня, – говорил татарин, если ты рада была уйти от урусов?
– А как же было тебя не бранить, когда ты меня так скрутил. Сказал бы ты мне добром: "брось урусов, пойдем к татарам", я бы сама за тобой побежала.
Ахмет, видимо, находился в нерешимости, верить ли Олешке или нет; тем не менее он освободил ей немного руки и пододвинул ей кусок вяленой конины и фляжку с горилкой. Хитрая Олешка была не прочь отхлебнуть горилки, но с притворным отвращением оттолкнула фляжку и проговорила:
– Нельзя, сын мой, Аллах накажет!
– Толкуй там, подмигнул Ахмет, – это все муллы выдумали, – и он с видимым удовольствием сделал несколько глотков из фляжки.