Богдан Хмельницкий
Шрифт:
Богдан был в это время в Корсуне и вел переговоры с Москвой. Как-то под вечер он сидел в хате, составляя новый универсал к народу, как вдруг отворилась дверь и вошел казак, закутанный в бурку. Хмельницкий всмотрелся в загорелое лицо и чуть не вскрикнул: перед ним стоял Ивашко. Гетман вскочил с места и невольно попятился; ему пришло в голову, что он не совершил панихиды по усопшему и что тот пришел теперь требовать с него поминок.
– Сгинь, сгинь! Наше место свято! – шептал он в страхе.
Ивашко оскалил свои белые зубы.
– Чи пан гетман думает, что я с того света утек? – со смехом спросил он.
– Да ты жив? – с удивлением спросил Богдан.
– Живехонек! – отвечал весело казак. – Был в плену у ляхов, да утек. Только болтать-то теперь некогда. Знает ли пан гетман, что казаки собрали черную раду?
– Нет! – отвечал Богдан. – Зачем же это?
– Хотят нового атамана, за то, что ты из-под Берестечка ушел.
– Ах, они негодные! – крикнул Богдан. – Сами, как зайцы, табор бросили, да я же еще и виноват. Вот я им задам черную раду. Где они собираются?
– На Масловом Броде. Я знаю это место и проведу пана гетмана.
Погожая весенняя ночь только что опустилась над рекой Ржавой. Из-за ближнего лесочка стали появляться одна за другой закутанные в бурки фигуры; молча прокрадывались они к береговым камышам и бесшумно исчезали в них, как ночные птицы. Ровно в полночь пронесся над рекой глухой крик совы, потом другой, третий. Медленно, тихо поползли из тростника, точно приведения, какие-то тени, перешли полянку и скользнули в овраг.
Засветилась одна лучина, другая, третья и слабый свет озарил угрюмые казацкие лица. Собралось человек до двухсот, все выборные от разных сотен, полков, местечек и округов.
– Все ли тут? – спросил кто-то шепотом.
– Кого нет, того дожидаться не будем! – ответили собравшиеся. –Довольно нас и так.
Началось совещание.
– Панове братья! – начал один из ораторов. – Войско казацкое посрамлено и побито ляхами. А отчего это случилось? Гетман бросил его, он изменник, он дружит с ляхами и продает нас…
– Врешь, вражий сыне! – раздался громкий голос.
При бледном свете лучины заговорщики среди своего круга увидели самого гетмана. Произошло смятение, все попятились назад, некоторые даже перекрестились, полагая, что над ними шутит нечистая сила. Никто не мог понять, как он очутился среди них.
– Что, трусы, судить меня вздумали? – гневно сказал гетман, обводя всех глазами. – Сами вы изменники! Бросили табор, да и разбежались, а я виноват. Что ж выбирайте другого гетмана! Я и сам, пожалуй, от вас уйду… Не хочу больше воевать с ляхами. Вот вам булава и бунчук! – прибавил он, вытаскивая их из-под бурки и бросая на землю.
– Что ты, что ты, батько! – заговорили в толпе. – Да мы с тобой куда хочешь пойдем. Прости нашей казацкой глупости. Это все они нас подбили! –накинулись казаки на нескольких зачинщиков. – Где Грицько? Где Громыко? Где Гаркуша? Подавайте их сюда!
Но их уж и следа не было. Как только они увидели, что дело принимает иной оборот, они скрылись.
– Уж ладно, не ищите их! – остановил Хмельницкий. – Все вы виноваты! Но так и быть, на этот раз вас прощаю! Ивашко, где универсалы? – спросил он. Ивашко достал из-под полы пачку бумаг.
– Вот вам мои зазывные грамоты, – сказал Богдан, раздавая большие, неуклюжие листы с привешенными к ним гетманскими печатями. – Несите в свои округи. Это вам мой сказ и приказ.
– Слушаем, батько! – говорили казаки и с низким поклоном удалились, шепча про себя: "А, ведь, колдун наш батько, вдруг ниоткуда взялся! Где ляхам с ним справиться!”
23. НА РАСПУТЬЕ
Поражение под Берестечком только еще более раздражило украинский народ. Целые толпы стекались к Маслову Броду и клялись отомстить ляхам за убитых товарищей. Но, несмотря на видимое к нему сочувствие народа, Богдан повесил голову и был сильно озабочен.
– Что ты призадумался, батько? – спрашивал его Ивашко Довгун. –Смотри, сколько народу к нам валит, все поднялись, и подоляне, и бужане, а уж про Волынь и говорить нечего. Говорят, паны на Подоль должны были с командами ехать, да и то не удалось возвратить своих имений, хлопы встретили их рогатинами да косами.
– Что толку! – угрюмо отвечал Богдан. – Знаю я этих хлопов, с ними не справишься, это не то, что мои запорожцы. Жаль, ляхи уложили их под Берестечком.
– Не всех, батько, – утешал Ивашко, – много и осталось. Вот удалой полковник Богун целое ополчение под Белой Церковью собрал, укрепился, по соседству в селах гарнизоны наставил; все захватывает по дорогам, только, чтобы ляхам не досталось.
– Что Богун? – еще мрачнее отвечал Хмельницкий. – Вон какая сила ляхов на нас надвигается! Хорошо бы, если б с ними не было колдуна Еремы, с одним старичишкой Потоцким я бы справился.
– Ляхам теперь плохо придется! – заметил Довгун. – Вся Украина на них озлилась. Самый последний хлоп и тот ни за какие мучения ничего им не даст. Им не добыть ни живности, ни меда, ни вина. А где встретится на пути переправа или мост, там из-за угла шайка хлопов с копьями и дрекольями их сторожит.
– А все неспокойно на душе! – говорил гетман. – Хлопы, что за войско, на них положиться нельзя, они от первой пушки разбегутся.
Через несколько дней после этого разговора прискакал гонец от Богуна с грамотой к самому гетману. Хмельницкий прочел грамоту и тотчас же позвал Ивашка.
– Ну, Ивашко! Бог услышал нашу молитву. Князь Вишневецкий хотел владеть всей Русью, а теперь ему ничего не нужно, кроме четырех локтей земли.
– Убит? – спросил Довгун.
– Нет, сам Бог поразил его беззаконную голову и отомстил за казацкую кровь. Богун пишет, что князь наелся арбузов и напился холодного меду, отчего и причинилась ему горячка… А я так думаю, кто-нибудь ему подсыпал зелья… Ну, теперь я вздохну свободно, – весело прибавил гетман.