Боги, пиво и дурак. Том 8
Шрифт:
— Но разве количество слотов не соответствовало ключу?
— Фортуна знала, что у богов кроме их собственной энергии есть еще и энергия Чаши, которая сразу после принятия отличается от любой другой. Поэтому я подсказал ей создать один резервный, чтобы ненароком не навредить и без того хрупкому носителю. Эту мысль она приняла за свою собственную… И ты начал собирать Азатота по кускам. Из разных богов, из поглощенных стражей. До тех пор, пока разрозненные фрагменты не стали соединяться в личность. И теперь, когда Азатот вспомнил сам себя, остался последний
Сердце у меня в груди забилось болезненно и гулко. Будто Азатот начал стучаться изнутри.
— Дать ему поглотить самого себя и тем самым уничтожить Чашу, — проговорил я. — Вот только вряд ли я смогу это пережить.
— Да, — отозвался Оракул.
— И с самого начала ты использовал меня как собирателя кусочков Азатота?!
— Да.
Он соглашался с моими словами так просто, будто речь шла о предложении выпить, а не о спланированном покушении на убийство.
Я медленно выдохнул, пытаясь всеми силами подавить в себе желание придушить его прямо здесь и сейчас.
А я, дурак, пожалел его. Я отнесся к нему, как к человеку!
— Какая же ты… ублюдочная тварь, — проговорил я, чувствуя, как все внутри закипает от ярости. И вместе с этой яростью из меня так и рвался нездоровый, злобный смех — ох, Даня! Вот как тебя прокатили! А ты уши развесил, боги то, боги это. А им просто насрать на смертных. И ведь говорил же мне Янус — не верь им. Никому не верь! Как же он был прав!
А я-то думал, все самое страшное для меня наконец-то закончилось. Оказалось — ни-хре-на.
Все еще только начинается.
— Боги не знают ни жалости, ни сожаления, — повышая голос, заявил Оракул, будто название лекции продиктовал с кафедры. — У них нет привязанностей, есть только задачи и цели. И это — правильно. Божество мыслит более глобальными категориями, чем отдельно взятые жизни конкретных смертных. Так и должно быть.
Его голос осекся. Несколько мгновений он молчал, а потом резко поднялся с травы.
— И оно так было, — враз изменившимся, мрачным тоном проговорил он. — До того момента, как мне вздумалось надеть эту проклятую оболочку! Я думал, быть человеком — это получить набор нервных клеток и открыть для себя новые ощущения. Но это не так. Быть человеком означает стать ножнами для меча Фемиды. Носить его в груди и чувствовать, как с каждым несправедливым решением клинок погружается все глубже. Больно.
Оракул повернулся ко мне, и даже в сумерках было видно, как на его лице застыла болезненная усмешка.
— Помоги мне покинуть это тело или найди способ не умирать. Я сам пытался отыскать его много раз, кропотливо перебирая нити возможностей одна за другой. Но безуспешно. Я ничего не вижу. Ты погибнешь при любом раскладе. Из-за решения, принятого мной целую вечность назад. И мне придется созерцать твою смерть, как и все остальное в этом мире. А я не хочу! Поэтому опять нарушаю правила и говорю тебе: переверни доску еще раз. Если сможешь.
Глава 19
Прокаженный холеры
Какое-то время мы сидели в тишине. Только ветер шелестел листьями деревьев, разгоняя вокруг облака сладкого запаха.
Я смотрел на Оракула и думал о том, что у него очень тонкая шея. Чтобы сломать такую, мне даже усилий прикладывать не придется. Вот и выполню его просьбу об освобождении из тела. Хрусь — и все.
С другой стороны, мне было жаль его. Глупо, необъяснимо, но правда. Наобщавшись с богами я имел некоторое представление об их мироощущении, и понимал, чего стоило Оракулу сказать то, что он сказал.
Похоже, он впервые за всю свою вечную жизнь нашел в себе такой орган, как совесть, и теперь совершенно не знал, что с ней делать.
Злиться на него не имело никакого смысла. Он поступил со мной точно так же, как та же Фортуна — просто использовал для своих целей, как инструмент. Для богов это обычное дело.
А вот сожалеть о сделанном выборе им не свойственно от слова совсем.
Однако Оракул сожалел.
Вот только мне от этого было не легче.
— Рассказывай, — коротко сказал я, откинувшись на траву.
— Ты… не ударишь меня? Как тогда, в святилище? — искренне удивился тот.
— А ты очень хочешь? — хмыкнул я, устало закрывая глаза.
— Нет. Не знаю. Это было бы… логично для тебя.
— Не вижу в этом ни логики, ни смысла. Тем более это не первый раз, когда мне говорят, что пора отползать в сторону кладбища. Мне вот только одно интересно… — я открыл глаза и повернул голову к Оракулу. — Вам что, смертных мало? Почему для всякой хрени каждый раз из толпы выбирают именно меня?
— Это называется судьба, — Оракул, глядя на звезды. — Она складывается из твоего типа личности, определяющих ценностей…
— Не нуди, это был риторический вопрос, не требующий ответа, — отмахнулся я. — Давай по существу.
— Если Фортуна попытается просто вынуть из тебя Азатота вместе со всеми остальными слотами и искусственным источником в целом, вы оба погибнете.
— Понял. Что еще?
— Азатот внутри тебя, с одной стороны, будет скрываться от других до последнего, но при этом жаждет собрать себя как можно быстрее.
— Это я и без твоей подсказки понимаю.
— То, что случилось с Шивой, может повториться в любой момент. И не рассчитывай, что, поглотив свою энергию, он успокоится — Азатот голоден, и будет стремиться выпить все до конца. Поэтому тебе лучше держаться подальше от тех, кто имел доступ к Чаше — если у тебя нет стремления их убить.
Вот, значит, как. Держаться подальше.
— Принято, — мрачно отозвался я. — Что еще?
— Когда он соберет себя в достаточной мере, хрупкая оболочка, удерживающая его, не выдержит энергии разрушения и будет уничтожена.
— Ясно. Это все?
— Осталось последнее. Я больше не стану тебя обнимать, чтобы успокоить Азатота, — проговорил Оракул, содрогнувшись. — Эта отвратительная картина до сих пор стоит у меня перед глазами, и я проклинаю себя за невозможность что-либо забыть.