Боги войны в атаку не ходят
Шрифт:
Пока длилась ночь, даже выпитое никак не мешало Фалолееву чувствовать необычность партнёрши. Но утром он очень просто освободил себя от этой ценности происшедшего приключения. Такое освобождение, впрочем, свойственно любому молодому человеку — самодостаточному, уверенному, что наступит завтра, которое обязательно будет лучше, чем сегодня! А уж в его положении кто бы сомневался? Жизнь только начинается!
Вот только в уже отоспавшейся, трезвой голове всплыл странный разговор с этой Ритой! Да! Был длинный разговор, конечно же, о её прошлом… он несколько устал по-мужски… потягивал шампанское прямо из бутылки и трепал языком, честно признаться, уже так, чтобы не заснуть самому и отогнать сон от предмета своего удовольствия, пока придут силы для новых объятий…
Но теперь обрывки её признаний отделились от того единственного желания собраться на ещё один прогон и оформились в чисто человеческие образы… вспомнилось, как она вдруг заявила — он у неё второй мужчина. Ха, ну конечно (!), песня-то заезженная: у любой женщины мужчин только двое — кто откупорил, тот первый (что первый, без «брызг шампанского» можно втереть только последнему идиоту), а тот, кто сейчас с ней, естественно, второй, будь он взаправду двадцать пятый!
И в довесок заезженное «откровенное» признание: первый — роковая ошибка или последняя сволочь, а ты у меня хоть и второй, зато по-настоящему любимый! Типа, мой небольшой, но верный опыт позволяет тебя заверить в этом окончательно! Стоп, стоп… она не говорила, что первый — ошибка… напротив — человек весьма интересный… достойный… старше на двенадцать лет! И он не хотел её трогать, близость была по её просьбе.
Да, интересненько! Но факт — всё это он слышал прошедшей ночью своими ушами! Обалдеть, товарищи артиллеристы, такого с ним ещё не было! И к тому, что он у неё второй, не было признания, что он — кандидат в любимые. Хотя всё в ней, кроме слов, кричало об его особенности! Языком тела и глаз!
Ну и что с этого крика? В жёны она ему не пойдёт, это точно! Лицо совсем не в его вкусе. Он сработал лишь на наживку «намба уан», сработал по пьяни, и не надо здесь себя обманывать! Вообще, если через три часа знакомства ему отдастся сама Афродита, такой «резвый» в плане целомудрия экземпляр шансов не должен иметь просто по определению! Он насмотрелся на шлюшек уже выше крыши, с такими потаскухами — под венец?!.. И вообще, квартира Андрея не то местечко, где ему сыщется жена!
Мутное прошлое Кента не являлось великой тайной: что этот шаромыжник к своим тридцати четырём годам основательно обжил места не столь отдалённые, без труда читалось по синим исколотым рукам, по развязным, наглым манерам. Глаза его, бесцветные, дикие, обильно сыпавшие презрением на все четыре стороны, серое, щетинистое лицо не могли приглянуться ни одному нормальному человеку, каковым считал себя и Фалолеев.
Стосковавшийся по заветной свободе Кенг частил к Андрею, отчего Фалолеев переполнялся крайним неудовольствием. Впрочем, Фалолеев пересилил бы себя и притерпелся бы к отвратному лицу соседского друга, имей тот сносное поведение. Что из раза в раз вызывало у офицера неприятный внутренний зуд, так это бесцеремонность и клоунское жеманство Кента — разговаривал бывший зек очень медленно, с неизменной вычурностью, шевеля при этом какими только можно мышцами лица, словно речь его рождал не язык, а залежалые складки впалых щёк, кирпичные потрескавшиеся губы, глаза, наполненные первобытным необузданным огнём, или, пуще того, длинные ломаные брови.
Их отношения не сложились с самой первой минуты и самым естественным образом: что может быть общего у грубого, неотёсанного, прокуренного дешёвым вонючим табаком уркагана и офицера — красавца, интеллигента, победителя математических олимпиад? Ничего! Это понимали они сами, это понимал и Андрей, и как хозяин положения оберегал столь противоположных гостей от физических стычек. Исключительно по причине уважения к Андрею Кент удерживал свой изрисованный синими перстнями кулак от встречи с картинным фалолеевским лицом.
Что касалось слов, эмоционального проявления недружественных чувств, то тут Кента ничто не останавливало — почитать какого-то холёного, заносчивого «сапога» (такого презрительного ярлыка удостаивались все офицеры — как класс) — извините, подвиньтесь! А узнав фамилию Фалолеева, Кент, совершенно не таясь, прозвал его Фаллосом, отчего у артиллериста в мечтах зачесались руки принести со службы «Калашникова» и как следует нашпиговать свинцом тупую башку этого дегенерата.
Но мечту и реальность разделяла громадная пропасть, и что до боли обидно, пропасть не физического свойства: автомат без особых проблем можно позаимствовать в части (дождаться наряда, когда сам хозяин всему оружию), а пропасть именно характерная, волевая — полное, ясное осознание, что этой, в обшем-то, не особо нужной местью он напрочь, бесповоротно загубит свою молодую жизнь!
Кем выходил Андрей для Кента и какое от Кента подспорье Андрею — угадать представлялось ему невозможным, сосед же на тему вчерашнего зека много не распространялся, упоминал лишь о совместных детских годах в районном центре Могоча. По наблюдениям Фалолеева, хотя друг детства и был в курсе большинства винно-водочных вопросов, напрямую в дела Андрея не лез.
Однажды Фалолеев зашёл к соседу, когда тот занимался своей магазинной бухгалтерией. Кент сидел в большом квадратном кресле, манерно курил, держа растопыренные пальцы, словно любующаяся ими ресторанная проститутка. Андрей, скрестив ноги по-турецки, расположился на диване и, напротив, пребывал в озабоченности, водил карандашом по толстой истёртой тетради, морщил лоб.
— Вот и угадай, сколько «Кремлёвской» закупать? — обратился Андрей к Кенту, почёсывая свой ёжик тупым кончиком карандаша. — Водка дорогая, много денег в ней держать не резон… зато наценка как наценка.
На вопрос, который больше представлял рассуждения вслух, нежели вопрос, Кент глубокомысленно закатил под лоб глаза. Как ни изогнулись волнами длинные брови, как ни скукожились небритые морщинистые щёки, было ясно — пояснить что-либо по существу он не в состоянии.
За ультрамариновой тетрадкой, где скрывалась вся подноготная товара, Фалолеев заставал Андрея не впервой и сразу, без особых пояснений, смекнул, о чём тот ведёт речь.
— Что гадать? — как можно небрежнее сказал артиллерист.
— Современный математический анализ позволяет смоделировать любой процесс.
Хозяин квартиры на полминуты умолк, растеряно играя карандашом.
— Ты сам хоть понял, что залудил? — рука Кента с коротким дымящимся окурком остановилась, как и бесцветные глаза, что не мигая вперились в чересчур умного советчика.
— Понял, — изображая спокойствие, Фалолеев глянул недругу в лицо. — Математика может всё — если коротко.
— Да дерьмо твоя математика! — Кент, самодовольно обрядившийся в одежды научного оппонента, с жадностью затянулся и постарался всем своим видом усугубить презрение к королеве наук и к самому Фалолееву.
— Ты знать не знаешь математику-то, — Фалолеев не удержался от дерзкого укола.
— А мне из математики две вещи знать полагается: как отнимать и как делить! — прохрипел Кент избитую бандитскую фразу.
— Это арифметика, к твоему сведению! — язвительно отчеканил Фалолеев, переполняясь внутри недовольством, — кто спрашивает эту тупую ничтожную личность о математике?