Боги войны в атаку не ходят

Тарасов Олег Васильевич

И вдруг раз — майорская жена моя Эльзочка! — с яростью Фалолеев стукнул кулаком в стену, потом резко осадил гнев и, поблёскивая наивными растерянными глазами, приложил отбитые костяшки к губам. — Когда спелись?.. Мне одной фразой от ворот поворот: «Прости, за заблуждение!» Заблуждение! У меня сердце взрывом в клочья, а у неё заблуждение! — Он откинул спину назад, уставил в никуда вялый бессмысленный взгляд. — Свадьбу они в училищном кафе играли. Я сам не свой был, лихорадило, как при смерти. Не помню, как уж вечером ноги к этому кафе принесли помимо воли, сами. Понимал, что только хуже будет, нет, не устоял, прибежал… разглядел сквозь стекло небесную нимфу свою… в платье белом, с кудряшками помрачительными… под «горько» херакнул кирпичом по громадному стеклу что есть мочи. Привет от Геночки Фалолеева… бывшего возлюбленного! Распишитесь в получении!.. Не знаю, что дальше бы вытворил, ребята с отделения под руки подхватили, в казарму уволокли, — Фалолеев рывком встал, с какой-то нечеловеческой силой стряхнул прошлое, даже усмехнулся и хлопнул Григорьева по плечу: — А ты за свою старость переживаешь! Да у тебя как у майора такие шансы! Какая-нибудь Эльзочка на крючок отловится, что все ахнут!

Григорьев осовело улыбнулся, выказывая улыбкой весь свой запас романтичности, разом посветлел лицом.

— Эльзочек… мне не нужно. У меня Надюша… любимая!

Глава 10

Рита была молода и сочна. Всего лишь. Красота — настоящая, с положенными элементами гармонии, выверенными изящными пропорциями, привлекательной тонкостью, — увы, не поселилась на её лице. Носик от папы-мамы вышел чересчур пышненький, приплюснутый, скулы широкие, тонкие брови разлетались на круглом лице крыльями и явно свидетельствовали о наличии восточных предков. Зато вся она — и лицом, и телом, и почти детскими наивными тёмно-голубыми глазами — излучала бурное, искреннее желание жить, любить и быть любимой.

Но главный козырь гостьи, на который клюнуло разудалое сборище, обитал совсем в других краях: грудь её — спелая, девичья, бархатная, приятно загорелая — из доступного обзору места выглядывала с манящей, соблазнительной очаровательностью. И синее приталенное платье с длинными прозрачными рукавами из газового шёлка демонстрацию главного козыря исполнило отлично: не пошлым чрезмерным декольте, а тем, что большую часть несомненных достоинств молодой, пышущей соком груди укрыло заманчивой тайной.

На вечеринке, оказавшейся по ряду обстоятельств жиденькой не только на предмет красавиц, но и вообще на женский пол, Фалолеев подметил Риту как единственно сносный экземплярчик. Оставшуюся парочку девиц — какую-то угловатую, прыщавую шмару в красной вязаной кофте и ещё дурнушку — толстую, с «короткоствольными ляжками», без всякого повода заливающуюся несдержанным идиотским смехом, — он забраковал категорически.

Общество, хоть и весёлое, но лишённое завлекательных женских персон, Фалолеева не будоражило. Он спокойно ужинал, и оттого, что ничего более-менее приятного его взору не подворачивалось, посматривал на Риту. И быстро сделал заключение, что две шмары оторви-да-брось этой Рите явно не подружки: симпатичность у человека симпатичностью и корявость корявостью, но воспитание и манеры берутся из совсем другого места.

С Ритой, которую он про себя почему-то назвал барышней, развязность и бесстыдство этих «двух оторванных тёлок» абсолютно не вязались. А увидев пару раз в глазах Риты растерянную наивность, он даже пожалел девушку. Что её сюда занесло?.. Судя по праздничному платью, попалась на агитацию серой мышки. Та мастерица расписывать женихов! Только ошибочка с приличным обществом вышла, если назвать без прикрас — в конкретную клоаку завлекли…

Фалолеева охватила душевная неловкость, что нарядное синее платье Риты, воздушные невесомые рукава цвета неба, золотистый люрекс в окантовке газовых манжет, похожих на распустившийся цветок, — всё это оказалось не к месту. Впрочем, если честно, то и невпопад наряженную барышню он прекрасно понял: за такими, как она, на каждом углу не охотятся, потому ей самой надо и развлечения искать, и женихов. Такова жизнь, как ни прискорбно…

Поскольку ломать копья было решительно не из-за кого, Фалолеев наметил через часок тихо удалиться. Тем более что сегодняшний мужской перевес оказался утяжелён крайне неприятной фигурой — среди дружков Андрея, коих тот имел манеру привечать более девушек и которые большей частью вызывали у утончённого артиллериста отвращение, появился новый мерзопакостный субъект.

Субъект этот — в татуировках, с приметным шрамом на щеке возле уха, двумя железными зубами в нижнем ряду — носил кличку Кент, был на три-четыре года постарше Андрея и безудержно агрессивен. Закадычный хозяйский кореш (как веско представился сам Кент) сразу вызвал у Фалолеева стойкую аллергию. Вообще, оттого, что в гостях у соседа нередко мелькали всякие типы, преимущественно грубого, неотёсанного склада, Фалолеев ощущал сильный дискомфорт. И как тесно ни узнавал он Андрея, всё равно не обнаруживал свойств, что так прочно привязывали того к смутному, нездоровому контингенту.

После трёх обычных тостов во славу женщин, которые в мужской компании Андрей откровенно называл «запустить паровозик с лапшой» и от которых «нам всё равно, а им приятно», достоинства Риты в глазах Фалолеева (конечно же, не из-за слов, а от спиртного) возросли со скоростью бамбуковых побегов. Кент, судя по всему, схожие виды на девушку заимел гораздо раньше и, едва захмелевший народ плотоядно возжелал танцев, он ухватил Риту без промедления.

Вступать в отборочную схватку с конченым уркой артиллерист не видел смысла и стал подумывать о добровольном отходе на «зимние квартиры». Но танец закончился, и Рита, спасаясь от ненормального ухажёра, вдруг села с ним рядом. Кент, не желая отдаляться от лакомой потенциальной добычи, небрежно плюхнулся к девушке с другой стороны, нагло потянул руку к её талии.

Фалолеев видел бесцеремонные поползновения Кента и в то же время чувствовал, что тесная дистанция с девушкой, которую та выбрала сама, заключает в себе немую просьбу о покровительстве. Пока он взвешивал, что выгоднее: затевать неминуемый конфликт с татуированным хозяйским корешем или без боя расстаться с реноме джентльмена, Рита сама остановила руку приставальщика и тихо, жалобно, вымолвила: «Не надо».

Кент, к её удивлению, не обиделся совсем, а молча встал и подался на кухню. Мотив его отступления, однако, заключался совсем не в желании исполнить Ритину просьбу, а в зудящей потребности «разговеться» порцией наркотика. Вырвавшийся на свободу организм с большой дозой, до которой были охочи глаза, не справился и в кайфовой круговерти Кент обмяк прямо на кухне — в пустом от мебели углу. «Ширанулся!» — коротко пояснил Андрей, глядя, как Кент блаженно закатил под лоб глаза, а Фалолеев от схода главного конкурента с дистанции взбодрился и решил от Риты не отступать.

Вновь пили и танцевали. Девушка в танец и в диалог с самым ладным парнем вечеринки втянулась с удовольствием, глядела ему в лицо открыто, с интересом. Она не покидала Фалолеева весь вечер, и страсть в нём разгоралась всё больше и больше. Очередная пассия потакала его натиску умно и очень тонко, неопределённо, отчего он так и не мог понять, что ждёт его в отношении самого главного. Что-то внутри подсказывало, что своего он добьётся, бастион будет сокрушён, и жажда скорого наслаждения разгоняла его пульс до бешеного ритма. В сладком возбуждении Фалолеев искромётно шутил, сыпал удачные комплименты, выделывался как мог, словами и прикосновениями прощупывая расположение к себе Риты.

Когда наметились уединения, он, против своих правил конспирации, тихо потянул её в свою квартиру.

Всё получилось как он хотел: без идиотской вычурности, жеманства; проверок на «преданность и послушность», которыми так охотно проверяют собаку, заставляя её двадцать раз приносить брошенную вдаль палку. Физиологией близости и всем тем, что он ценил в подобных «ночёвках», тем, что превыше всего манило в сдававшихся на его милость партнершах, он остался доволен.

Более того, овладевая этой девушкой в темноте лунной ночи, он впервые испытал странное чувство, даже желание — вот такие податливые, но каким-то непостижимым образом робкие, целомудренные интимные движения видеть у своей будущей жены. Такие же вот глаза — распахнутые, восторженно-доверчивые, что иногда попадали под свет полной луны, и ждущие не его тела и побыстрее «этого самого», а глядящие в глубь его самого, он желал бы видеть у своей будущей избранницы…