Боги войны в атаку не ходят
Шрифт:
Андрей об очаровательной гостье отзывался высшей похвалой — медленно, с причмокиванием цедил: «Ничего девочка!», при этом глаза его вспыхивали оживлённым, азартным блеском. Несколько дней он порывался отыскать Лину в городе, теребил серую мышку насчёт адреса или телефона, но тщетно: знакомство его подружки-сводницы и Лины следовало бы назвать не знакомством, а случайным, одноразовым пересечением, и серая мышка при всём желании ничем помочь не могла.
Кенг в отношении Лины зубоскалил откровенно, с положенной бывшему зеку театральной манерностью и презрением ко всему человечески хрупкому. Сквозь плотоядный оскал самца он смачно пояснял, что следовало бы «без разговоров
В такие моменты ненависть к Кенту просто разрывала Фалолеева на части. Он готов был придушить хозяйского кореша голыми руками: «Ты, ты, тварь синюшная, куда?! Куда суёшься, ходячая помойка!» Прожжённый урка намерение Фалолеева расшифровывал правильно и в ответ так же молча, но более выразительно, обещал поквитаться. «Разберёмся, Фаллос, кто есть кто, — с холодной насмешкой заявляли его пустые, безжалостные глаза, — придёт время, никуда не денется. А ждать я умею…»
…Фалолееву Лина попалась неожиданно. Он улаживал на багажной станции дела и обратно к городской улице шёл по высокой вокзальной платформе. Фигура, легко, грациозно выпорхнувшая из электрички, чёрные волосы, размётанные по плечам, словно поразили его молнией — Лина! Крепче поджав папку с документами, он наддал вслед ходу, боясь упустить из виду драгоценную добычу. Модный белый топик на загорелом девичьем теле приметно сверкал в толпе, а пару раз ему подарком стал мимолётный вид уже знакомой джинсовой юбчонки и стройных высоких ног.
Лина шла в город, к электронным часам, что возвышались над кассовым залом, и Фалолеев следовал неотступно. В лихорадочном потоке мыслей, соревнующемся с его частым пульсом, никак не зрел повод окликнуть девушку, которая, скорее всего, и забыла о единственной, размытой посторонними впечатлениями встрече с ним. «Что повод?! — ему захотелось сильно, с оттяжкой испинать свою робость, вдруг вылезшую каким-то редким, доисторическим зверем и запросто поборовшую его привычную непринуждённость. — Просто окликну: «Лина!»
Конечно! Конечно, она остановится на своё имя! А потом посмотрит… и обожжёт, осадит строгим взглядом тёмнозелёных глаз или отбреет сухой, ледяной фразой: «Что вам, молодой человек?» Ведь она… такая… как звезда… на каждую раскрытую ладонь не срывается…
Когда Лина, всё с той же неотразимой грациозностью, наметилась ступить на подножку троллейбуса, Фалолеев, не ожидая от себя поступка, схватил её за руку и увлёк назад. Резкий рывок сзади девушку напугал, она первым делом отшатнулась от фигуры за спиной, а потом обернулась с таким строгим, возмущённым видом, что у преследователя похолодела душа.
— Зачем троллейбус? — Фалолеев поспешил было объяснить неожиданное приставание, но стушевался и просто выпалил с чувством. — Сударыня, к вашим услугам авто!
Лина, оправившись от неожиданности, разглядела его и чуть улыбнулась прежней магической улыбкой «Мисс иллюзион». Сейчас выражением лица она хотела сказать, что развязный уличный наскок постороннего ей очень не по душе, но поскольку посторонний оказался далеко не посторонним, то в итоге она рада случившемуся, потому как перед ней смиренно стоит весьма и весьма интересный парень.
Лина захотела это показать одним лицом, без слов, и показ у неё, как всегда, отлично получился. Фалолеев расцвёл
— девушка прекрасно помнит вечер у Андрея, помнит его приятный, уместный комплимент, и вообще, помнит его! Это просто здорово! И сейчас же противная, вязкая граница страха, охраняемая
— Такси бесплатное! — уже с присущей ему бойкостью Фалолеев картинно подбросил вверх тонкие брови и стукнул каблуками кожаных, молочного цвета туфель, ни дать ни взять покорный паж. — Куда прикажете?
Дальше, в машине, разговор сладился как по маслу. Лина, мило показывая верхние жемчужные зубки, очень не спеша кое-что выложила о себе: она из районного центра Новая, отец — офицер на военной базе горючего. В этом году окончила юридический факультет Читинского госунивера и трудоустройством пока голову не ломала…
Это неожиданное свидание молодых людей тоже заимело продолжение, что было делом логичным и естественным. Лина поддалась ухаживаниям Фалолеева, она ходила с ним под ручку, вводила его в свой круг со словами «это — Гена», правда, ничего близкого или романтичного к этому не прибавлялось. Красавец Гена, впрочем, производил должное впечатление, а уж вместе они смотрелись «просто обалденно», как воскликнула одна из подружек Лины. Обалденный совместный вид, однако, не подтолкнул Лину в объятия Фалолеева. Он сам не выдержал долгого томления на дистанции и уже через три месяца предложил ей руку и сердце.
Ему казалось, раз она проводит с ним время, значит, любит. А поскольку он неотразим, успешен, умён и напорист, отказа просто быть не может. И всё же на предложение руки и сердца неотразимый Фалолеев услышал мало чего обнадёживающего: там, где обычная девушка трепетно бы задрожала, залилась бы краской от радостного смущения, в крайнем случае тайно выдохнула бы «наконец-то!», он услышал небольшую справочку о том, на какие личные достижения обязан рассчитывать претендент.
— Что Чита? Забайкальская дыра, — смотрела она на него без встречного огня, трезво, выдержанно. — Я, Геночка, полюблю того, кто увезёт меня в Москву. Или в Питер.
Ещё она говорила про время редких возможностей, про большие деньги, которые в ловкие руки сейчас падают просто так. Он, взведённый отказом, с горькой иронией посоветовал не вздыхать тогда среди дремучих сопок, а нестись за богатым принцем в златоглавую. «И хватать его за… что только можно!» — колко, с обидой в голосе намекнул он на полезное применение её девичьих чар.
— Лимитой не хочу в Москву соваться. Проституткой тем более, — ничуть не смутилась Лина и, выдержав дуэль взглядов (от красоты своей возлюбленной Фалолеева лишний раз пробрала дрожь), уставила глаза на свои длинные, припухлые пальчики (даже им она знала верную цену). Выразительно повертела золотое колечко с искусственным изумрудом, похожим на простую зелёную стекляшку (историю появления этого колечка Фалолеев так и не выпытал), и до конца открыла своё девичье кредо: «В очереди за мужиками столичными стоять — не по мне! Лучше здесь, зато вы — толпою». И он видел — точно, сотни мужиков погибнут под её магическим непробиваемым взглядом, как под танком, но она выберет того, кто «перевяжет ей бантиком первопрестольную».
Лина была искренна в своих циничных расчётах и, по мнению Фалолеева, несколько остывшего от отказа, имела на это право: неординарная, обворожительная красота — тот же дорогой товар. И если ниспослала природа столь щедрый подарок, почему же она должна его так просто кому-то передаривать? Впрочем, перед Фалолеевым не возвели неприступную стену и не пришили ярлык вечного изгоя, ему намекнули, что внешность его, ум и воспитанность очень даже во вкусе прекрасной девушки, и ему осталось лишь присовокупить к ним материальное устремление.