Боги войны
Шрифт:
— Видал я у нее кольцо. Говорят, у ней есть ребенок. А лавка — старого Таббика. Он как-то раз меня стукнул, — быстро протараторил сорванец.
Брут с усмешкой протянул обещанную монету. В непонятном порыве сунул руку в кошель и вынул золотой ауреус. Мгновенно лицо мальчика, только что спокойное, приобрело выражение злобного страха.
— Хочешь такую? — предложил Брут.
Мальчик со всех ног ринулся прочь, оставив Брута в полной растерянности. Ясное дело, ребенку не приходилось видеть подобные монеты, да и взять ее означает для него верную смерть.
— Я так и знал, что это ты, полководец, — услыхал он.
Брут повернулся и увидел Таббика — тот вышел на мостовую и гладил коня по шее. От кузничного жара его лысина пылала, на груди из-под фартука выбивались седые космы, но это был тот же самый невозмутимый Таббик.
— Кого я вижу! — Брут выдавил улыбку.
Почесывая лошадиную морду, ювелир искоса глянул вверх и увидел глаза Брута, красные от боли и гнева.
— Не хочешь ли зайти выпить со мной? — пригласил он. — А мой подмастерье постережет твоего славного скакуна. — Видя нерешительность Брута, Таббик добавил: — У меня есть горячее вино с пряностями, и мне одному все не выпить. — Говоря, ювелир смотрел в сторону, как будто чтобы показать: он не настаивает.
Должно быть, поэтому Брут кивнул и, спешиваясь, сказал:
— Если очень крепкое — одну чашу. Мне ночью далеко ехать.
Внутри мастерская почти не изменилась. Так же стояли кузнечные горны, угли в жаровне отбрасывали красные блики. Новые скамьи и полки для инструментов пахли краской, но Брут словно шагнул в свое прошлое.
Он втянул ноздрями воздух, посмеиваясь над своими переживаниями, и его немного отпустило.
Таббик, который вешал тяжелый железный котелок рядом с мехами, заметил в нем перемену.
— Вспоминаешь про беспорядки? Скверные были времена. Повезло нам, что спаслись. Не помню — я тебя поблагодарил за помощь?
— Поблагодарил.
— Давай поближе, парень, попробуй-ка. Я настаиваю и пью его зимой, но и летний вечер оно отлично скрашивает.
Медной чашей мастер черпнул огненной жидкости и, прежде чем подать Бруту, обтер дно полотенцем. Брут осторожно принял чашу, вдыхая пар.
— Что ты туда кладешь? — полюбопытствовал он.
Таббик развел руками:
— Всего понемногу. По правде сказать, что под руку попадется. Александрия говорит, каждый год оно другое.
Брут кивнул. Старик неспроста заговорил о девушке.
— Я ее видел, — заявил он.
— Вот и хорошо. А то за ней как раз приехал муж — забрать домой, — ответил Таббик. — Александрия нашла отличного парня.
Видя тревогу старика, Брут едва сдержал улыбку:
— Я не собираюсь бередить старые раны. Единственное, чего я хочу, — убраться подальше отсюда. Я ее не побеспокою.
Только теперь, когда Таббик расслабился, Брут понял, что старик страшно нервничал. Собеседники мирно помолчали, потом Брут отхлебнул вина и слегка поморщился.
— Кислятина, — пожаловался он.
Мастер пожал плечами:
— Стал бы я греть хорошее вино. Однако и это неплохо пробирает.
И вправду, горячее крепкое питье ослабило путы, стягивавшие Бруту грудь. В какой-то момент он даже пытался сопротивляться, не желая терять ни единой капли переполняющего его гнева. Чувством ярости он обычно наслаждался — оно рождало ощущение свободы. А когда ярость уходила, приходило сожаление и раскаяние. Брут вздохнул и протянул чашу хозяину, чтобы тот вновь ее наполнил.
— Не похож ты на человека, который только-только вернулся домой. — Таббик словно говорил сам с собой, а не с гостем.
Брут посмотрел на ювелира и понял, как сильно устал.
— А может, наоборот — похож.
Таббик высосал осадок из своей чаши и деликатно рыгнул в ладонь.
— Не припомню, чтобы ты был из тех, у кого случаются затруднения. Какая у тебя беда?
Брут досадливо проворчал:
— А тебе не приходит в голову, что я просто не хочу рассказывать?
Старик развел руками:
— Можешь допить и уйти, дело твое. Это ничего не изменит — я тебе всегда рад.
Он повернулся к Бруту спиной, поднял котелок и принялся опять наполнять чаши. Брут слушал, как булькает темная жидкость.
— Оно вроде крепче стало, — заметил Таббик, заглядывая в котелок. — Хороший розлив.
— А ты никогда ни о чем не жалел, старина? — спросил Брут.
Таббик хрюкнул.
— Я сразу понял: у тебя что-то стряслось… Если б я мог, я бы изменил кое-что. Например, постарался бы быть хорошим мужем. Если только человек не грудной младенец, непременно есть что-то, что он хочет сделать, да не может. Хотя оно и не плохо. Когда видишь, что не все делал правильно, торопишься уравновесить свои чаши добра и зла, пока не отправился в царство мертвых.
Брут смотрел куда-то вдаль. Морщась из-за боли в коленках, Таббик вытащил старую скамью.
— Мне всегда хотелось в жизни чего-то большего, — вымолвил Брут.
Таббик прихлебывал вино, ноздри его окутал пар. Немного помолчав, мастер усмехнулся:
— Знаешь, а я часто думал — в чем секрет счастья? Некоторые люди понимают, что такое добрая жена и дети, которые тебя не опозорят. Быть может, им пришлось туго в молодости. Знавал я людей, которым каждый день приходилось выбирать: покормить детей или самим поесть, и то они не жаловались.
Таббик поднял глаза на Брута, и человек в серебряных доспехах внутренне сжался.
— А у других людей от природы есть изъян, — мягко продолжал Таббик, — им все хочется чего-то и хочется, и они на части готовы разорваться. Не знаю, откуда в человеке берутся желания и как его от этого избавить — убить разве что.
Брут с усмешкой посмотрел на старика.
— Теперь ты посоветуешь мне найти хорошую женщину, так ведь?
Таббик покачал головой.
— Не случись у тебя беды — ты бы здесь не сидел и не спрашивал бы, не жалею ли, мол, я о чем-нибудь. Что бы ты там ни натворил, надеюсь, все поправимо. А если нет — тебе еще долго придется переживать.