Богословие красоты
Шрифт:
В свою очередь, Единое – на что указывал еще Плотин – отражается, выражается в космосе, который по этой причине также может рассматриваться в качестве предмета эстетики. В нем вечность и бесконечность проявляется в конечном, поэтому каждая вещь является выражением, символом всего космоса (эта мысль получила свое развитие в христианской патристике).
По представлению античных мыслителей, космос, природа подражает абсолютному первообразу и сам является предметом, образцом для подражания для художников – «пророков муз», передающих людям то, что получили от высшей силы :
Ведь не положено, чтобы образ прекрасного и сущности не был прекрасным. Известно, он повсюду подражает первообразу. К тому же он обладает жизнью и есть сущность, как подражание, и есть красота, как происходящее оттуда. И он вечно существует в качестве образа. Иначе один раз он будет его образом, а другой раз нет; и этот образ возник не при помощи искусства. Но всякий образ, являющийся таковым по природе, пребывает, пока пребывает образец [378] .
В результате, для Плотина «нет существенной разницы между художественно-творящим человеком
378
Плотин. Эннеады. V, 8, 12. Пер. А.Ф. Лосева // Лосев A.Ф. История античной эстетики. Т. 6. Поздний эллинизм. М.: АСТ, Харьков: Фолио, 2000. С. 584. (Трактаты «Эннеад» I, 6 и V, 8 даются в переводе А. Лосева с указанием страницы 6 тома «Истории античной эстетики»).
379
Ср. Лосев A.Ф. История античной эстетики. Т. 6. С. 667; Лосев A.Ф. История античной эстетики. Т. 8. Кн. 2. Итоги тысячелетнего развития. М.: АСТ, Харьков: Фолио, 2000. С. 83–84, 350–351. См. Плотин. Эннеады. V, 8, 1 (С. 571): «А если кто-нибудь принижает искусства на том основании, что они в своих произведениях подражают природе, то прежде всего надо сказать, что и произведение природы подражает иному. Затем необходимо иметь в виду, что они подражают не просто видимому, но восходят к смыслам, из которых состоит и получается сама природа».
По этой причине античная эстетика отличается объективизмом. «Фантазия» не воспринимается здесь всего лишь как выдумка художника, но как эманация, выражение всеобщего логоса и потому имеет трансцендентальный характер [380] ; художник «питается созерцанием божественной красоты, небесной софии» [381] . В то же время Лосев напоминает о том, что среди античных философов именно Плотин писал о том, что искусство, будучи выражением творческого Эроса, является первой ступенью для достижения умозрительного мира [382] и поэтому заслуживает уважения и признания. В «Эннеадах» можно прочесть:
380
См. Лосев A.Ф. Теория творческой фантазии в античной эстетике // Литература и искусство в системе культуры / Под ред. Б.Б. Пиотровского. М.: Наука, 1988. С. 17–23; Лосев A.Ф. История античной эстетики. Т. 8. Кн. 2. С. 379–381. Единственный античный фрагмент, в котором фантазия рассматривается как исключительно человеческое творчество, Лосев находит у Псевдо-Лонгина («О возвышенном», XV). См. также: Edwards M. Culture and philosophy in the Age of Plotinus. London: Duckworth, 2006. С. 101–102.
381
Лосев A.Ф. История античной эстетики. Т. 6. С. 679.
382
Cр. Плотин. Эннеады. I, 3, 1–2; Лосев A.Ф. История античной эстетики. Т. 6. С. 683–685.
Пусть лежат, допустим, камни в куче, один, если угодно, возле другого, причем один необработанный, непричастный искусству, другой же уже преодоленный искусством и превратившийся в статую бога или какого-нибудь человека (…). В таком случае камень, превратившийся от этого искусства в красоту формы [лика] (eidoys), оказался, надо допустить, прекрасным не от своего бытия в качестве камня (потому что иначе подобным же образом был бы прекрасен и другой камень), но от того лика, который вложило в него искусство [383] .
383
Плотин. Эннеады. V, 8, 1 (С. 571).
Художник воспринимает идеальный первообраз, выражает его с помощью материальных средств и, в то же время, интерпретирует его. Искусство имеет метафизическое измерение [384] , а настоящий художник есть и создатель, и воссоздатель (в наилучшем смысле этого слова), занимает как активную, так и пассивную позицию. Процесс творчества имеет теургический, богочеловеческий характер.
Художественное произведение, конечно, входит в область явлений природы, для которых необходимость характернее всего. Но в то же самое время от подлинного художественного произведения всегда веет какой-то свободой. Оно погружает нас в атмосферу беззаботной и привольной свободы [385] .
384
Об этом писал также Макс Шелер в эссе «Метафизика и искусство».
385
Лосев А.Ф. Диалектика творческого акта // Контекст-81. Литературно-теоретические исследования / Под ред. А.С. Мясникова и др. М.: Наука, 1982. С. 68.
Первообраз, даже в сфере одного и того же вида искусства, напр., скульптуры, может быть выражен множеством различных способов: «искусство усложняет и модифицирует первично ощущаемое им бытие, сгущает его, желая его оформить и преобразовать» [386] .
Следовательно, искусство не столько имитирует или дублирует действительность, сколько, говоря словами духовного наставника А. Лосева, о. Павла Флоренского, дает «наиболее глубокое постижение ее архитектоники, ее материала, ее смысла» [387] . Это не «фотографическое» изображение реальности (впрочем, сама фотография как вид искусства не есть копирование, а образное изображение, передача не столько «лица», сколько «лика»). Такое понимание искусства восходит к отцам церкви, например знаменитым дебатам об иконопочитании, в которых решающий голос имели Феодор Студит и Никифор, a несколько ранее – к Псевдо-Дионисию Ареопагиту, который, в свою очередь, ссылался на учение о «внутреннем эйдосе» Плотина (стоит отметить, что, согласно Лосеву, само понятие следует переводить именно как «лик» [388] ). В «Эннеадах» мы находим следующие слова:
386
Лосев А.Ф. Строение художественного мирооoщущения. С. 301.
387
Флоренский П. Обратная перспектива // Имена. М.: Эксмо, 2006. С. 36.
388
См. Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука // Бытие. Имя. Космос. М.: Мысль, 1993. C. 341.
Но как согласуется то, что относится к телу, с тем, что существует до тела? Как домостроитель, сличая построенное здание с его внутренним эйдосом, говорит, что дом красив? Не потому ли, что построенное здание, если отделить камни, и есть не что иное, как внутренний эйдос, раздробленный внешней материальной массой, который проявляется во множестве как неделимый [389] .
Эстетический реализм ни в коей мере не противоречит условности искусства, а его познавательное или даже «эвристическое» значение согласуется с апофатизмом изображаемого предмета (т. е., в конечном счете, абсолюта). «Тайна искусства, можно сказать, заключается в этом совмещении невыражаемого и выражения, смыслового и чувственного, ‘идеального’ и ‘реального’» [390] .
389
Плотин. Эннеады. I, 6, 3 (С. 552).
390
Лосев А.Ф. Диалектика художественной формы. C. 198.
Каждое произведение искусства нуждается в определенном усилии для того, чтобы, с одной стороны, открыть его первообраз, а с другой – вывести, создать новые потенциальные значения. Отсюда, «искусство сразу – и образ, и первообраз» [391] . Вновь используя терминологию П. Флоренского, можно сказать, что оно одновременно и «эргон» ( – дело, т. е. нечто уже осуществленное), и «энергия» ( – деятельность, т. е. творение, акт созидания) [392] .
391
Ibid. С. 82.
392
Cр. Флоренский П. Чтения о культе // Философия культа. М.: Наука, 2006. С. 56.
В своих рассуждениях о первообразе, который выражается в произведении искусства, Лосев подчеркивает онтологический характер эстетики, особенно эстетики античной. «Античная эстетика, вообще говоря, и есть не что иное, как античная философия» [393] , в том числе онтология, поскольку
Эстетика здесь еще никак не отличается от общего учения о бытии, то есть от онтологии. Тем не менее она здесь не просто онтология, а только ее заверши-тельная часть [394] .
393
Лосев А.Ф. История античной эстетики. Т. 8. Кн. 1. М.: АСТ, Харьков: Фолио, 2000. С. 509. Ср. Там же. Т. 6. С. 231, 371.
394
Лосев А.Ф. Две необходимые предпосылки…. С. 228. Ср. История античной эстетики. Т. 6. С. 733.
В первую очередь, это относится к Плотину, эстетика которого является символизмом, т. е. выражением эйдосов в чувственных, материальных вещах:
Мы утверждаем, что здешнее [прекрасно] благодаря участию в эйдосе. Именно – все бесформенное, [однако] по природе способное принять форму и эйдос, будучи непричастным смыслу и эйдосу, безобразно и находится вне божественного смысла, то есть оно просто безобразно. (…) Поэтому привходящий [в материю] эйдос упорядочивает путем объединенного полагания то, что из многих частей должно стать [неделимым] единством (…) [395] .
395
Плотин. Эннеады. I, 6, 2 (С. 551).