Бои местного значения
Шрифт:
– Любовь Михайловна меня зовут. Давно я тут работаю. С самого тридцатого года. И никогда ко мне от власти претензий не было. Разве ж я порядка не знаю?
– Раз знаешь, давай начинать…
Перебирая стопки затрепанных паспортов, командировочных удостоверений, исполненных то на хорошей белой бумаге с типографским текстом, а то и на тетрадных листах в клеточку, написанных фиолетовыми и черными чернилами от руки, сверяя все это с карточками поселения, Шестаков старательно балагурил, выяснял обстановку в городе с продуктами, промтоварами, осведомлялся о мелких подробностях здешней жизни,
Стоявший рядом Власьев, не слишком понимая собственную роль, только крутил головой и усмехался время от времени, вот, мол, дает старый товарищ.
А Шестаков, будто всю жизнь этим занимался, стремительно пролистывал паспорта, примечая подходящие по месту прописки, с пригодными для переделки фамилиями и фотографиями, которые в случае нужды можно использовать без переклейки.
Наконец – закончил.
– Ну что, Любовь Михайловна. Пока вроде все в порядке. Однако…
Женщина насторожилась.
– Сегодня никого тревожить не будем…
– Да их еще и нету никого, – вставила дежурная. – Кто на заводах, кто в райкоме, а другие в ресторане, глядишь, ужинают…
– Я о том же. А вот утром, часиков в восемь, возможно, устроим «перекличку». Так что вы документики в несгораемый шкафчик заприте, сегодня всех постояльцев пускайте, невзирая на время, а вот утречком – прошу прощения. Пока я не сличу каждого, чтоб ни один не вышел за дверь. Договорились?
Дежурная кивнула, начиная проникаться серьезностью намерений столичного товарища.
– Вот и ладушки. А теперь скажите, любезнейшая, где мы с товарищем сможем до утра головы преклонить?
– Ой, – всплеснула руками женщина. – Нету свободных номеров, хоть что делайте, ни одного нету. Разве кого переселить, по двое на одну койку, или раскладушки поставить?
– Любовь Михайловна, Любовь Михайловна… – укоризненно сказал Шестаков. – Если вы сейчас скажете, что и личный номер директора Яблокова занят…
То, о чем говорил нарком, было здешним номером-люкс. Как-то раз ему самому пришлось в нем ночевать. Только дежурную он не помнил, да и не вглядывался тогда. Не по чину было.
Две комнаты на втором этаже, отличающиеся от прочих только коврами на полу и на стенах, кроватями с никелированными шарами и хорошо натянутой панцирной сеткой, а также индивидуальным умывальником и чем-то вроде параши (приспособленный под это дело двадцатилитровый термос нержавеющей стали с герметической крышкой) в узенькой прихожей. Чтобы высокопоставленным гостям не бегать по нужде зимней ночью в деревянную будку в дальний угол двора.
– Так без директора разве я могу?
Директор завода им. Орджоникидзе был здесь царь и бог. Имя его произносили с придыханием. До поры, впрочем…
– Можешь, Люба, можешь. А нет – звони… – Шестаков подвинул ей телефон. – Звони, объясни все, а не поймет, мне трубочку передашь…
Отчего-то такой вариант показался дежурной еще хуже.
– Ладно, что мы будем Иван Самойловича беспокоить… Поселю… Только если что – скажете, что сами распорядились…
– Это уж как водится. Распорядились…
Дважды повернув изнутри ключ в двери, бросив пальто на крючок вешалки, Шестаков вновь испытал момент расслабления. Будто бы опять, укрывшись всего лишь за двумя сантиметрами дерева, он отстранился от угрожающего мира вокруг. Вроде бы и наивно, но, с другой стороны – психологически это что-то такое значило.
Спускаться для ужина в столовую на первом этаже, громко именуемую рестораном, никому из них не захотелось.
Перекусили наскоро в номере чем было, улеглись на кроватях поверх одеял, включив настольную лампу под глухим бакелитовым колпаком, закурили.
– Обсудим предстоящее, Григорий Петрович? – спросил Власьев.
– Наполеон говаривал, что каждое дело хорошо соображено, если имеется план действий хотя бы на его первую треть, остальное же следует предоставить превратностям судьбы. Главное я увидел. Подходящие для нас документы отложил в отдельное место. Железный шкаф, гордо именуемый сейфом, открыть не составит труда, если даже вдруг не удастся раздобыть ключ.
Там же я заметил кое-какие деньги, мелочь, конечно, исходя из наших потребностей, но взять их надо. В целях подкрепления версии ограбления. Койка дежурной – за занавеской, там она после полуночи наверняка будет спать.
Еще я обнаружил самовар. В случае чего – лишнее оправдание, если бодрствует. Чайку, мол, захотелось…
– Нормально все обдумано. Грамотно. Прямо удивительно, Григорий Петрович, что вы в наркомы пошли, а не по другой линии. Ничуть не хуже получилось бы…
– Талантливый человек, как известно, редко бывает талантлив в чем-то одном, – с усмешкой произнес Шестаков, отчетливо сознавая, что опять говорит не свои слова.
Ну не знал он раньше такого количества афоризмов, без усилий соскакивающих с языка при каждом удобном случае. И, чтобы не углубляться в эту непонятную, а оттого и неприятную для него область, сказал Власьеву:
– Давайте-ка сейчас соснем пару часиков, поскольку утомился я сегодня, а когда «умолкнет шумный день и на немые стогны града полупрозрачная наляжет ночи тень…», тогда и выйдем мы с вами на тропу войны…
Отвернулся к стене, не ожидая ответных слов товарища, накрыл голову рукой и действительно заснул сразу же, не успев даже ощутить прелести погружения в предсонные грезы.
Власьев еще раз удивленно хмыкнул и выключил лампу.
Словно бы от внутреннего толчка, без всякого будильника, Шестаков вскинулся в два ночи. Сел на кровати, мгновенно перейдя в стадию бодрствования, хорошо отдохнувший и по-прежнему не испытывающий никаких сомнений.
Осторожно пошевелил шпингалеты оконных рам, разрывая промазанные клейстером полоски газет, почти без шума открыл выходящее во двор окно номера.
Подышал морозным воздухом и только потом разбудил напарника.
По темному коридору второго этажа, мимо дверей, из-за которых доносился многоголосый храп не сдерживаемых никакими внутренними установками людей, они спустились в вестибюль. Власьев соответственно плану был полностью одет и держался позади наркома, который с двумя стаканами в руке, в расстегнутой гимнастерке без ремня шел спокойно, как человек, имеющий простую и понятную цель.