Бои местного значения
Шрифт:
Через два часа, минута в минуту, Фриновский возвратился. Отследить действия связки Шадрин – Заковский труда не составило. На то в распоряжении Фриновского было целых два мощных подразделения: секретно-политический и 6-й (чекработа в органах внутренних дел) отделы.
– Нет, ну какая сволочь! – вновь разбушевался Ежов, имея в виду Заковского. – Немедленно его сюда!
Разговор получился скандальный и трудный для Ежова. Старый чекист и разведчик, Заковский знал себе цену, с первых же слов наркома все понял и перешел в контратаку.
– А меня кто-нибудь в известность ставил?
– Ты мне мозги не засерай! – кричал в ответ Ежов. – Почему не доложил немедленно? Кто нарком – ты или я? Под меня, сука, роешь! Сам узнал, сам раскрыл, сам доложил, а я в говне?! Может, и Сталину ты настучал?
– А ты на меня не ори! – расчетливо психанул и Заковский. Ему сейчас выгодно было перевести дело в план бытовой склоки. – Я в разведке с двадцатого года работаю, лучше вас обоих дело знаю. Нечего было среди своих тень на плетень наводить. Прикажи мне лично с самого начала, я бы такого облома не допустил, на работе бы его взял, тепленького.
Фриновский курил у окна, не желая ввязываться, но на ус мотал.
Или вывернется сейчас соперник, да и всех их за собой из могилы вытащит, или всем конец. Только ему – раньше.
– Ладно, закончили, – понимая формальную правоту заместителя, Ежов утих. – Но почему все-таки не доложил сразу, ни мне, ни Михаилу?
– Сделал бы – доложил. Чего зря болтать, гнать волну? У вас своих дел невпроворот. Я и взял на себя, потому что увидел – день прошел, и никто не поинтересовался в тюрьме, привезли Шестакова или нет. Так и подумал – не сверху инициатива идет, сбоку откуда-то. А это уж чисто моя епархия.
– Ладно, ладно, – повторил Ежов. – Все свои наработки передай Михаилу. Он закончит. А Шадрина придется арестовать. Он ближе всех стоит. Не заговор, так преступная халатность. Разберемся.
Заковский понял, что спорить дальше – бесполезно. Шадрина ему не вытянуть. По крайней мере – сейчас. И правильнее всего будет озаботиться собственным спасением. Если успеет.
Дело осложнялось еще и тем, что Заковский ввязался в него, действительно исходя из профессиональных соображений, ну и, само собой, из желания подсидеть Ежова, о подлинной же подоплеке понятия не имел.
В противном случае не отступил бы так легко.
Валентин был свидетелем всего происходящего. Нынешний поворот событий его огорчил. В том смысле, что теперь поиск Шестакова значительно осложнялся. Придут новые люди, к которым у него нет подходов. Да и профессионализма снова будет на порядок меньше.
Зато в перспективе облегчается задача устранения Ежова, который самим фактом своего существования мешал Лихареву. Это хорошо, но Шестаков сейчас важнее.
А детекторы излучение матрицы опять потеряли. Слишком далеко уехал нарком или…
То, что дела после вмешательства Ежова пойдут хуже, подтвердилось в этот же день. После ареста Шадрина начали рваться и тщательно выстроенные им, и замкнутые только на него цепочки взаимодействия разных служб наркомата.
Так, например, бесследно ушло в песок сообщение транспортного сержанта о появлении в поезде подозрительных людей с документами чекистов. И сам Лихарев, занятый кремлевскими делами и наблюдением за Ежовым, прозевал долгий, почти трехчасовой, пеленг, вновь пойманный «шаром», когда Шестаков оказался в зоне его досягаемости.
Запись об этом важнейшем событии Валентин прочитал только утром.
Вот когда ему позарез потребовался Буданцев. Как же прав был сыщик, предположив, что нарком никуда не делся, скрывается в ближнем Подмосковье. Совсем недавно Шестаков находился не дальше тридцати километров от центра города, и – снова исчез. Но теперь уже вряд ли надолго.
Но! Буданцев арестован вместе с Шадриным, непонятно, впрочем, для чего. Сыщик ведь просто инструмент. В руках Ежова он способен работать ничуть не хуже, чем по поручению Шадрина. На месте Ежова следовало бы, наоборот, пригласить его на беседу, еще раз подчеркнуть важность дела, намекнуть на возможное поощрение и повышение по службе. Нет, «осел останется ослом, хоть ты осыпь его звездами». Даже – звездами Генерального комиссара госбезопасности.
Теперь надо соображать, как вытащить Ивана Афанасьевича из застенков, пока он еще не потерял там свои деловые качества.
Буданцева втолкнули в камеру, и дверь за ним захлопнулась, дважды провернулся ключ в замке.
Отделал его следователь «как следует». Даже в этом состоянии он усмехнулся внезапному каламбуру. Горела спина, трудно было вздохнуть, но ребра, кажется, целы. Постанывая и матерясь сквозь зубы, сыщик кое-как устроился на жестком топчане. Полез в карман. Один из ударов дубинки пришелся как раз по коробке папирос. Это совсем его расстроило.
Выбрав одну, не до конца переломившуюся, он подклеил ее бумажкой, оторванной от другой. Осторожно раскурил.
Случившееся не укладывалось в голове. Полный абсурд. Чего от него добивались? Чтобы выдал, где прячется беглый нарком. А где ж его взять? Неужели в ГБ такие кретины, что всерьез надеялись добыть истину с помощью резиновой палки? Признания, что Буданцев сообщник наркома и знает, где он прячется, добиться можно. Завтра или через три дня. Можно и сегодня, если опять потащат на допрос и возьмутся за дело «настоящим образом». Ну и что это им даст?
И сразу пришла здравая мысль – а что, если они на самом деле убеждены, будто он, Буданцев, – знает?! Или – узнает вот-вот. Настолько убеждены, что другие версии им рассматривать уже не нужно. Кто-то, на самом деле заинтересованный, чтобы у Шестакова оказалось побольше времени для бегства (тут следователь, вольно или невольно, сказал нечто близкое к истине), направил ГБ по ложному следу. Ценой его, Буданцева, свободы. А возможно, и жизни.
Он будет молчать, поскольку сказать ему нечего, потом, чтобы хоть немножко отдохнуть от пыток, станет нести всякую ерунду, ее будут тщательно проверять, потом снова бить.