Болеутолитель
Шрифт:
Глава 14
Ну, значит так: ты уже был готов успокоиться и расслабиться, — принять колесико успокоительное, слышь, а тут этот дешевый пижон Коновер подходит и говорит: «Парень! — знаешь, таким гнусавым свинячьим голоском, так вот и говорит — Парень, я, — говорит, тебя предупредил, а в случае чего — с дерьмом смешаю!» И вот Ти стоит и скребет в затылке, весь обчесался, будто в его стриженой башке вшей полно… Тут появляется Брат-Проповедник. Помощь ему,
Братишке этому, который с Луны свалился, приспичило посмотреть, чего это там с бабкой у театра, все ли в порядке, что-то он нехорошее почуял. И вот он, значит, попросил Ти, который еще не отошел от разборки с долбаным копом, присмотреть за микрофоном. Ти пообещал присмотреть и Братишка, значит, ушел.
Ух, как же ухмылялся этот говноед Коновер, когда Мэфер вышел из закусочной. А потом ухмылялся Ти, когда, взяв в руки микрофон, пробормотал: «Мать твою так, „серое мясо“», и сплюнул. Затем с блаженной улыбкой обратился к толпе прохожих:
— «Отец наш, сущий на небесах…»
Хейд больше не ощущал сопротивления хрупких плеч старухи. Они мялись в его руках, как сосиски, которые дядя Винс приносил к пиву по пятницам.
— Сынок, — похоже, что Вильма потеряла чувствительность. Но в глазах ее он заметил понимание, они сверкали, как хромированные части кресла.
— Скоро вы будете дома, — голос его звучал как-то волнообразно, ему было трудно сохранять определенную громкость. Все мышцы напряглись. Хейд стиснул зубы.
Женщина посмотрела на него.
— Сынок, — прошептала она в последний раз.
По правой щеке старушки скатилась слеза и исчезла в серых складках жакета. Отодвинувшись чуть назад, он подготовился к финальному рывку ее тела в свою грудь. В землю обетованную. Мои легкие — это голубые небеса,подумал он.
И тут послышался голос. Нет, это не был голос Отца. Он звучал не внутри его, он звучал за спиной, хриплый и тревожный.
— Мэм? Вы здесь, мэм?
Похоже, что женщина узнала этот голос, подумал Хейд. Они стояли напротив двойных дверей, мусорные баки источали вонь. Дверь была заклеена плакатами, приглашающими посетить бар «Нолен Войд».
Он легко толкнул кресло и покатил его к этой помойке, бросив взгляд за спину.
У меня неприятности, Отец!
Маленькая женщина в кресле казалась каким-то комическим персонажем; она дергалась в его руках, подпрыгивала, как будто уже испытывала восторг.
ОТЕЦ!
Если камень, на который он наткнулся колесом, был знаком свыше, то это был, разумеется, дурной знак. Возможно, это испытание, которое он не сможет пройти.
В пятидесяти футах сзади
Хейд от досады прикусил щеку. Отец предупреждал его, что пока еще нельзя допускать присутствия посторонних при сотворении чуда и, о БОЖЕ! левое колесо коляски наткнулось на камень. Он упал вперед, позабыв о силе своих рук.
Из-за этого падения он стиснул плечи Вильмы Джерриксон и тут же сломал ей ключицу. Ее правая лопатка треснула в его тисках. В тисках Болеутолителя. Будучи не в силах разжать пальцы, он проник ими под кожу, разрывая дряблые мышцы и сухожилия.
Хейд почувствовал, как горячая человеческая плоть кипит в его пальцах.
Крови не было. Но седой пушок женских волос, тот, что так напоминал лунное сияние, задымился, коснувшись груди Хейда.
Преподобный Лэтимор вспомнил эти страшные передовицы в газетах, почувствовал запах паленого мяса и побежал быстрее.
Хейд смотрел на женщину сверху вниз с восторженным любопытством. Секунды ее последних мучений на пороге блаженства тянулись так, что запоминались все подробности. Когда ключицы сломались, ее голова вывернулась вправо и наполовину вошла в его грудь. Он никогда раньше не видел лиц жертв своего болеутоления.
Теперь он слышал за спиной прерывистое дыхание приближающегося человека. Пока лицо женщины растворялось в нем, Хейд сумел коленями втиснуть кресло между двумя мусорными баками.
Кости черепа Вильмы ломались с тихим хрустом. Исчезли глаза, и Хейд с надеждой подумал, что там, внутри, ей предстанет обворожительное зрелище, и тогда, быть может, тело ее прекратит так ужасно дрожать. Волосы вспыхнули напоследок голубым сиянием.
— Все будет хорошо, — прошептал Хейд старушке и ему показалось, что дряблый уголок губ, напоминавший спущенный воздушный шарик, погружаясь в раскаленную грудь, улыбнулся.
— Бабушка, где вы? — голос проповедника прозвучал очень отчетливо; Хейд понял, что тот сейчас все увидит.
Лэтимор остановился у первого бака и положил руку на крышку, переводя дух. В эту секунду Фрэнсис Хейд упал животом на туловище Вильмы Джерриксон. Ее торс вжался в него, как будто она была мягкой резиновой куклой. Затем он развернулся и сел в кресло.
— Эй, ну-ка остановись, парень! Бабуля, с тобой все в порядке? — проповедник шагнул вперед, вглядываясь в полутьму, готовый вступить в драку, если понадобится.
— Меня в жизни, конечно, называли по-разному, мистер, но вот бабулей — никогда! — Хейд надеялся, что его голос прозвучал убедительно.