Болезнь Портного
Шрифт:
— И ты обратишься в иудаизм, ладно, Кей? — сказал я.
Я хотел, чтобы она отнеслась к моему вопросу иронически — или мне казалось, что я так хотел. Но Кей восприняла мое предложение серьезно. Не формально, а именно серьезно.
Кей Кемпбелл, Дэвенпорт, штат Айова:
— А с какой стати?
Потрясающая девушка! Изумительная, остроумная, искренняя девушка! Во всем согласная, заметьте, со мной! Теперь я понимаю, что именно ищут мужчины в женщине. А с какой стати? И никакой тупости в этом вопросе, никакого чувства собственного превосходства в ее голосе, — нет! Она не лукавит, она не насторожена. В ней просто говорит здравый смысл.
Только этот здравый смысл приводит нашего Портного в бешенство. Гневного Мальчика Опять Понесло! Что значит — «с какой стати»? Пойди спроси у своего пса, если сама не можешь сообразить, дура гойская! Спроси у своего четвероногого гения! «Спотти, ты хочешь чтобы Кей-Кей стала еврейкой? А парень?» А с какой стати ты так довольна собой, а? Может, потому, что беседуешь о собаками? Или потому, что можешь отличить вяз от других деревьев? Или потому, что твой отец разъезжает
К счастью, я был настолько изумлен своей оскорбленностью, что вслух, всего этого не сказал. Как это я умудрился почувствовать себя раненым в то место, которое было неуязвимым? Разве нам с Кей было не наплевать в первую очередь именно на деньги и на религию?! Нашим любимым философом был Бертран Расселл. Нашей религей была религия, которую исповедовал Дилан Томас — мы поклонялись Истине и Радости! Наши дети будут атеистами. Я просто пошутил!
Тем не менее, я так и не смог простить ей этой фразы. Тревога по поводу беременности оказалась ложной, и через пару недель меня стала раздражать ее пророческая манера говорить, а в постели она возбуждала меня не больше, чем медуза. И меня поразило, как тяжело она переживала, когда я в конце концов сказал ей, что нам отныне незачем продолжать нашу связь. Видите ли, я был предельно честен. Меня не упрекнул бы даже сам Бертран Расселл:
— Я больше не хочу с тобой встречаться, Кей. Извини, но я не буду притворяться.
Она так плакала… Бродила по кампусу с опухшими синими глазами, не показывалась в столовой, пропускала занятия… Я был ошеломлен. Потому что мне все время казалось, что это я ее любил, а не она меня. Каким сюрпризом для меня стало сие открытие!
Ах, мне было двадцать лет, и я разрывал отношения со своей возлюбленной — я впервые испытал тогда садистское наслаждение от подобного обращения с женщиной! И с новой силой стал вожделеть женщин. В июне того же года я вернулся в Нью-Джерси бодрый и жизнерадостный от сознания собственной «силы», и все удивлялся: как это меня угораздило на несколько лет увлечься такой заурядной и толстой девицей?
emp
Еще одно языческое сердце, разбитое мной, принадлежало «Страннице» — Саре Эббот Молсби: Нью-Ханаан, Фокскрофт и Вассар (где ее «компаньоном» был еще один льняноволосый красавец, ее голубок). Стройная, изящная, кроткая, пристойная девушка двадцати двух лет, свежеиспеченная выпускница колледжа, — Сара работала секретаршей в офисе сенатора от штата Коннектикут, когда я познакомился с ней в 1959 году.
В то время я служил в подкомитете Палаты представителей и расследовал скандал с телевикториной. Для кабинетного социалиста вроде меня дело было просто идеальным: коммерческая махинация общенационального масштаба, эксплуатация невинной публики, изощренное корпоративное сутяжничество — одним словом, старая добрая капиталистическая алчность. И, конечно же, орешек, который мне надо было раскусить — Шарлотан Ван Дорен. Такой характер, такие мозги, такое обаяние школьника и такая искренность — стопроцентный американец, короче говоря. И вдруг выясняется, что он мошенник. Ну, что ты об этом знаешь, языческая Америка? Супергой — и вдруг гониф! Крадет деньги. Жаждет денег. Страстно желает денег, и готов ради них на все. Господи ты боже мой — да вы такие же дрянные, как евреи! Вы, стопроцентные американские ханжи!
Да, в Вашингтоне я был просто счастлив. Я усиленно копал под белого хозяина, подрывая его авторитет и пятная его репутацию, одновременно трахал аристократическую красотку, чьи предки высадились на американский континент в семнадцатом веке. Феномен известен под названием «Ненавижу Гоев, Обожаю Шикс».
Почему я не женился на этой красивой и восхитительной девушке? Помню, с какой гордостью она — в темно-синем костюме с золотыми пуговицами — наблюдала с галерки для зрителей за тем, как я веду первый публичный перекрестный допрос этого скользкого типа… Я тоже выглядел весьма впечатляюще для первого появления на столичной публике: хладнокровный, упорный, логичный, со слегка учащенным пульсом — и всего двадцати шести лет от роду! О да, когда я располагаю козырными картами, то вам, аферистам, нужно быть начеку! Меня невозможно обвести вокруг пальца, когда я на четыреста процентов уверен в своей правоте!
Почему я не женился на Саре? Ну, во-первых, этот ее жаргон выпускницы закрытого пансиона. Я его просто терпеть не мог! «Хвалиться харчами» вместо «блевать», «крутняк» вместо «хорошая вещь», «тащиться» вместо «чувствовать себя хорошо», «дятел» вместо «сумасшедший»… Да, еще «балдежный» (что в перводе на язык Мэри Джейн Рид означает «чумовой». Я только и делаю, что учу этих девиц правильно говорить — и это с моим-то словарным запасом из пятисот нью-джерсийских слов!). Во-вторых, прозвища ее подружек — и сами эти подружки! Пуди и Пип, Пебл, Шримп, Брют, Таг, Скуик, Бампо, Бабба — слушая Сару, можно было подумать, что она училась в Вассаре с племянниками Дональда Дака! Впрочем, в свою очередь, и мой жаргон не вызывал восторга у Сары. Когда я впервые в ее присутствии (и в присутствии ее подружки Пебл, одетой в кардиган с воротником как у Питера Пэна, и загорелой до черноты — Пебл ведь не вылезала с теннисных кортов «Шеви Чейз Клаб») произнес слово «пизда», то на лице Странницы появилось такое выражение, будто я эти пять букв выжег на ее теле. Почему тебе обязательно нужно выглядеть «непривлекательно»? — жалобно спросила Странница, как только мы остались одни. Мне что, доставляет удовольствие выглядеть «невоспитанным»? Что я, собственно говоря, пытаюсь этим «доказать»? «Это было так неуместно». Неуместность и стала одной из первых провозвестниц грядущего разрыва.
Что в постели? Ничего особенного: никакой акробатики, никаких чудес ловкости. Как мы трахались в первый раз — так и продолжали трахаться — я наступал, она сдавалась. Но жару мы на фамильной кровати Молсби (с пологом на четырех столбиках красного дерева) давали — дай Бог. Единственным нашим дополнительным источником наслаждения служило огромное — в полный рост — зеркало, вделанное в дверь ванной.
— Взгляни, Сара, взгляни… — шептал я ей на ухо, прижимая ее к себе.
Сначала она стеснялась, скромничала и смотрела в зеркало только потакая моей прихоти, однако потом пристрастилась и следила за нашим отражением испуганно-возбужденным взглядом. Интересно, она видела то же, что видел я? Леди и джентльмены! Черные волосы на лобке, семьдесят семь килограммов веса, из которых половину составляют непереваренные халва и пирожные… Шнобель, леди и джентльмены, — Александр Портной, Ньюарк, штат Нью-Джерси! И его соперница: светлый пушок на лобке, безупречно стройные ноги, красивые руки, кроткое женственное лицо кисти Боттичелли, популярнейший поставщик прелестей общественной жизни, пятьдесят два килограмма республиканской рафинированности и пара самых дерзких грудей во всей Новой Англии… — Сара Эббот Молсби, Нью-Ханаан, штат Коннектикут!
Я хочу сказать, доктор, что я не просто трахал этих девушек, — я трахал их происхождение! Своим траханьем я открывал Америку. Колумб, капитан Смит, губернатор Уинтроп, генерал Вашингтон — и вот теперь Портной. Видно, таков мой удел — соблазнить по девушке из каждого из сорока восьми штатов. Аляска и Гавайи не в счет — к эскимоскам и папуаскам я не питал никаких чувств. На кой мне сдались эти узкоглазые? Нет, я дитя сороковых годов, радиотрансляционных установок, Второй Мировой войны, восьми команд в высшей лиге и страны, в которой было сорок восемь штатов. Я знаю все слова «Гимна морской пехоты» и «Песни Военно-Воздушных Сил»! Я знаю текст марша морской авиации: «Небесные якоря отдать! Мы небесные моряки! Мы плаваем повсюду…» Я могу вам спеть даже гимн «Сибиз». Давайте, Шпильфогель, назовите мне род войск, в которых вы служили — я спою ваш гимн! Пожалуйста, сделайте мне одолжение — это мой хлеб! Я помню, как расстелив на бетонном полу школьного подвала свои пальтишки, мы садились, прислонившись к стене, и пели хором вплоть до отбоя воздушной тревоги, поддерживая таким образом свой моральный дух. «Помолись Господу и передай снаряд». «Сказал пилот (Уж поверьте ему), потому что был он сын стрелка-а-а!» Назовите любой военный марш, и если он написан во славу Звезд и Полос, то и спою вам его от начала до конца! Да, я дитя учебных воздушных рейдов, доктор; я помню «Коррехидор» и «Церемониальный марш Америки», я помню трепещущий на флагштоке стяг, который приспустили над могилой Айво Джима. Мне было восемь лет, когда охваченный пламенем самолет Колина Келли упал на землю, мне было двенадцать, когда Хиросиму и Нагасаки стерли в порошок, — четыре года моего отрочества были заполнены ненавистью к Гитлеру и Муссолини — и любовью к нашей храброй, непреклонной стране! Всем своим маленьким еврейским сердцем я поддерживал американскую демократию! Мы победили, враг разбит на задворках Вильгельмштрассе — разбит еще и потому, что я молился о его гибели. Война завершена, и я с нетерпением жду — повестку. Я хочу стать рядовым американской армии! Настоящий американский идиот! Я присягаю на верность американской пизде — и ее суверенным республикам: Дэвенпорт, штат Айова! Дейтон, штат Огайо! Скенектеди, штат Нью-Йорк (а также близлежащая Троя)! Форт-Майерс, штат Флорида! Нью-Ханаан, штат Коннектикут! Чикаго, штат Иллинойс! Альберт-Ли, Миннесота! Портленд, Мэн! Маундсвилл, Западная Виргиния! Родимая страна шикс — тебе пою я славу!
От горных круч до прерий,От океана к океану,Боже, храни А-ме-ри-кууууууу!Мой дом, РОДИМЫЙ ДОМ-МММММММ!Можете себе вообразить, какое впечатление произвело на меня известие о том, что на протяжении нескольких поколениий всех Молсби хоронили на кладбище в Ньюбэрипорт, штат Массачусетс, а всех Эбботов — в Салеме.
Страна, где погибла наши отцы, страна гордых пилигримов… И странниц. Вот именно. Более того! Господа, взгляните на эту девушку. У ее матери мурашки ползли по коже при упоминании имени Элинор Рузвельт. Саму девушку в Хоуб-Саунде, штат Флорида, в 1942 году баюкала Уэнделл Уилки! (Мой папа в те времена молился Франклину Делано Рузвельту, а мама зажигала для него свечи по пятницам.) Сенатор от штата Коннектикут в студенческие годы жил в одной комнате с ее отцом в общежитии Гарварда. Ее брат по кличке «Пузо» окончил Йельский университет, играет на Нью-Йоркской Фондовой Бирже и (Господи, как мне повезло!) в поло (да-да, это такая игра верхом на лошади) по воскресеньям в каком-то клубе округа Уэстчестер. Понимаете, эта девушка вполне могла бы принадлежать к клану Линдбери. Она могла бы быть дочерью босса моего отца! Эта девушка знала, как управляться с парусной яхтой, как есть десерт серебряными приборами (кусок пирога, который уместился бы у вас в руке — и который можно было есть руками! — она ухитрялась есть манипулируя своими вилочками и ложечками примерно так, как орудует палочками китаец. Вот какого совершенства она достигла в далеком Коннектикуте!). С легкостью необыкновенной она принимала участие в затеях, которые представлялись мне экзотическими и даже запретными. Узнавая о ее увлечениях, я ощущал себя Дездемоной, которой вдруг рассказали про антропофагию. Как-то раз я нашел в ее альбоме газетную вырезку. Статья называлась «Дебют каждый день» и начиналась следующим пассажем: «САРА ЭББОТ МОЛСБИ»: «Уткам, фазанам и перепелам лучше драпать из окрестностей Нью-Ханаана, потому что нынешней осенью дочь мистера и миссис Молсби — Салли — собирается поупражняться в стрельбе…» Она стреляет из ружья, доктор! «…охота — одно из увлечений Салли. Она также любит ездить верхом, а летом надеется…» — внимание, доктор, это покорило бы всех — «… летом надеется порыбачить, и выудить несколько форелей из ручья, что протекает неподалеку от летнего дома Молсби».