Болотные огни(Роман)
Шрифт:
Нюрка знала, что ноги ее кончаются там, где у прочих людей начинаются коленки. Она это знала, когда была еще маленькой, и страстно мечтала о том, как вырастет, а вместе с ней вырастут и ее ноги. Однако тело ее тянулось вверх, ноги же только толстели. Чтобы скрыть их, Нюрка носила какие-то длинные балахоны, в то время как нэп укоротил женские юбки до колен, открыв на зависть Нюрке множество стройных женских ног.
Она давно мечтала о высоких каблуках. Ей казалось, что стоит надеть ботинки с высокой шнуровкой и длинными каблуками, как сама она станет высокой и стройной. Однако на ногах ее все время, за исключением зимы, когда она носила валенки, были самодельные тапочки, сплетенные из грубой веревки, а в них Нюркины ноги выглядели уже совершенными обрубками. Ботинки же с высокой шнуровкой были дороги.
В кооперации Нюрка почти не получала денег, ей платили мукой, постным маслом и овощами. Ради исполнения своей мечты она уже давно работала на огородах, которых было очень много на окраине города, да и в самом городе. Времени у нее было достаточно, а после ограбления кооперации ее овощной ларек часто и вовсе бывал закрыт. Ей уже виделось, как она, стройная и высокая, идет по улице, встречает Берестова и рассказывает ему все. Что это «все» — она представляла себе неясно.
И вот наступил день, когда Нюрка, отглаженная и причесанная, вышла на улицу, сверкая новыми башмаками. Шла она с трудом, потому что каблуки оказались не таким уж простым делом, но это не доставляло ей ни малейшего огорчения. Шла она, конечно, в сторону розыска.
Все силы она потратила на то, чтобы пересечь булыжную мостовую городской площади, где каблуки попадали на камни вкривь и вкось. Дальше дело пошло лучше: сперва деревянный тротуар, а потом и вовсе земля. Нюрка не удивлялась тому, что встречные женщины оборачиваются и смотрят ей вслед. Еще бы! Однако она уже обливалась потом.
Встретив того, кого надеялась встретить, Нюрка испугалась. Берестов шел быстро, а лицо его было злым (его вызывал к себе Морковин). Нюрка издали, улыбаясь, закивала головой. Он приостановился.
Перемена в Нюркином облике сразу кинулась ему в глаза, однако эта перемена заставила его впервые приглядеться к ее фигуре и увидеть всю ее несуразность — только и всего.
— А, это ты, — сказал он, как ему казалось, очень добродушно и прибавил, невольно отвечая торжественности, сиявшей на ее лице: — Смотри, совсем была бы ничего, только бы росточку немного побольше.
Денис Петрович совсем не хотел ее обидеть, ему и в голову не приходило, что рост может играть столь важную роль в жизни человека — немногим выше, немногим ниже девушка, какое это имеет значение?! А может быть, то смутное раздражение, с каким он шел к Морковину, помешало Денису Петровичу понять Нюркино настроение. Словом, он сказал именно так, как сказал. При этом он улыбнулся, чтобы показать, что шутит, и пошел дальше, так как очень торопился.
Нюрка побледнела. В другое время она бросилась бы бежать, как это делала обычно, спасаясь от насмешек, но теперь она не могла сдвинуться с места из-за каблуков. Силы покинули ее. Она стояла, опустив голову и держась за колья ограды.
Морковин встретил Дениса Петровича как ни в чем не бывало.
— Садитесь, — предложил он.
Берестов сел. Следователь долго развязывал тесемки своей желтой папки.
— Так вот, — сказал он голосом столь простым и даже домашним, что Берестов удивился, — поступило ко мне дело инженера Дохтурова. Сейчас, подождите, пожалуйста, минуточку.
Он подошел к шкафу и достал там какую-то бумагу, потом выглянул в дверь кабинета и крикнул:
— Василь Николаич!
Вошел высокий тощий человек.
— Ты делом Дохтурова интересовался, — сказал Морковин, — мы как раз о нем сейчас и говорим. Посиди, если у тебя есть время. Садись в помещичье кресло. Товарищ из губернии, — объяснил он Берестову.
— Так вот, — продолжал Морковин, снова садясь за стол, — знакомился я с этим делом.
Лицо его, осветившееся было улыбкой, когда он сказал про помещичье кресло, стало серьезным. Он перебирал бумаги.
— Вот показания машиниста Молодцова, который вел поезд. Вот показания Льва Курковского и Николая Латышева, которые задержали Дохтурова. Показания пассажиров. Всё так. Теперь вот — следы. Это уже по вашей части.
Он взглянул на Берестова.
— Как показывают Курковский и Латышев, с Дохтуровым были еще двое неизвестных, которые после выстрела бежали в лес. Эти показания подтверждаются следами, оставленными на насыпи. Вы тогда снимали с них след. Я прошу вас заняться этим делом.
— Что же заниматься, — спокойно ответил Берестов, — сапоги, оставившие след, лежат у нас в розыске. Все четыре штуки. Они были любезно оставлены нам на дне Хрипанки.
— А диверсанты босыми ушли по реке?
— Если они вообще существовали.
Морковин и тот, кого он называл Василием Николаевичем, переглянулись.
— Что вы хотите сказать? — спросил Василий Николаевич.
— Я хочу сказать, что вся эта история с диверсией мне более чем подозрительна.
— Почему же?
Они снова переглянулись, на этот раз долгим взглядом.
— Дохтуров один из самых талантливых инженеров губернии, один из тех, кто стал сразу же на сторону советской власти и доказал свою преданность ей. Что же касается парней, выступивших с обвинением, то у нас в розыске есть все основания предполагать, что это руководители крупной банды.
Морковин постукивал карандашом по столу — сперва носиком, а потом, быстро перевернув, обратной стороной.
— А какие тому доказательства?
— Одно доказательство сидит у нас за решеткой. Это человек, служащий в титовской чайной.
— И он признался, что принадлежит к… «банде» Курковского? Или у вас есть доказательства этому?
Берестов дорого бы дал, чтобы ответить утвердительно, но что поделаешь!
— Нет, прямых доказательств у нас нет, и он не признался, однако он связан с двумя другими парнями, они вместе ограбили кооперацию в деревне Дроздовке. А эти двое принадлежат к компании Курковского.
— Да, доказательства, — Морковин усмехнулся. — Боюсь, что это называется — вилами по воде.
Вдруг он поднял голову и пристально посмотрел на Берестова:
— Дохтуров, кажется, приходится вам родственником?
— Нет, — ответил Денис Петрович, — хуже: он мне друг.
Наступило молчание. Они нарочно тянули его, это было видно.
— Да-а-а-а, — сказал Василий Николаевич, — дела. Ну, что же, пожалуй, я пойду, Анатолий Назарович.
Морковин опять посмотрел на него долгим взглядом, как бы желая сказать: «Вот видите, я вам говорил».