Болото пепла
Шрифт:
– Ну, чего там застрял? – послышался из трактира голос Сангрии. – Или вместе с ними жрешь?
Плюм скрипнул зубами и сжал кулаки. Ну что за баба! Даже такой момент ей надо испортить!
– Уже иду! – проорал он в сторону двери и, повернувшись к свиньям, нежно добавил: – Кушайте, не торопитесь и хорошенько прожевывайте.
Через пару минут с делом было покончено, и Плюм вернулся в трактир с пустой лоханью.
– Я сделала что-то не так? – тихо спросила Твила, когда они вышли.
– Нет, это не из-за тебя. Ты все сделала правильно.
– Тогда почему он меня
– Потому что есть люди, которые не любят, когда другие делают что-то правильно.
– А что с тем, другим? Ну, у дверей…
– А, ты про Валета. Как-нибудь на досуге сама у него и спросишь. В ответ услышишь с десяток историй его жизни и выберешь, какая больше нравится.
Эшес подозревал, что Валет уже и сам не помнит правду. Вернее, искренне верит в истинность каждой из них: столько небылиц ему пришлось рассказать за свою жизнь – хочешь не хочешь, а запутаешься.
– А он родился с таким носом?
– Ты когда-нибудь видела, чтобы люди рождались с золотым носом? Нет, это протез. Валет достаточно старомоден: он хочет, чтобы в положенное время его тело перенесли в древнюю усыпальницу.
– И что, так и сделают?
– Нет, конечно, – усмехнулся Эшес. – Закопают на погосте, как всех, и хорошо, если перед тем никто нос не прихватит. Голодна?
Уже давно перевалило за полдень, и желудок у него крутило.
Твила кивнула, и они направились через дорогу к Старой Пай. Та торговала на углу жареными каштанами. Эшес купил два кулька – один девушке, другой себе. Он уже собирался отойти, когда заметил, какими голодными глазами она смотрит на рисовую лепешку, и взял и ее. После этого в кармане осталась всего пара мелких монет, которые даже не бренчали.
Они с Твилой расположились прямо на улице: девушка уселась на перевернутую кверху дном бочку из-под сельди, а Эшес – на сложенные возле плотницкой доски (стараясь не обращать внимания на прилипшего к окну и изнывающего от любопытства владельца). От теплого кулька пряно пахло орехами, и он принялся разгрызать горячие плоды, размышляя о том, куда пойти дальше. Пару раз поймал на себе взгляд Твилы, но вслух она ничего не спросила и, застигнутая врасплох, отвела глаза. Когда он потянулся в очередной раз к кульку, один из темно-коричневых шариков полетел на землю и резво покатился прочь. За ним тут же бросилась нелепая фигура, ростом не выше Твилы. Заскорузлые пальцы схватили беглеца и закинули в рот.
– А ну выплюнь его, Лубберт! – велела Старая Пай внуку, но ответом ей был смачный хруст.
Мальчишка снова опустился на четвереньки и, вертясь как волчок, убежал за стену соседнего дома. Оттуда раздалось хихиканье с подвываниями.
– И когда же вы сподобитесь камень-то из его головы выковырнуть, а, мастер Блэк? [5] – всплеснула руками торговка.
– Я уже говорил, Пай, – мягко ответил Эшес, – нет у Лубберта никакого камня, просто он такой уродился и таким останется. Тут уж ничего не поделаешь.
5
В прежние времена люди верили, что причина глупости, слабоумия и безумия – застрявший в голове камень.
– Не был он таким! – в сотый раз повторила та.
Старушка упорно продолжала верить
– Кто это, мастер Блэк?
Эшес проследил, куда указывала Твила, и увидел на противоположной стороне улицы Эмеральду Бэж. Та усердно разглядывала их в позолоченную подзорную трубку. Сообразив, что ее заметили, она сделала то, что положено делать всем леди в компрометирующей ситуации: избавилась от улики, передав трубку компаньонке, поднесла к носу флакончик с нюхательной солью и поспешила прочь. Вскоре обе скрылись в шляпной мастерской.
– Очередная сгорающая от любопытства, – пояснил Эшес, – придется привыкнуть, первое время все так на тебя будут смотреть. Доела? Тогда идем.
Твила с готовностью поднялась. По правде говоря, он еще не придумал, куда идти дальше, но решение буквально само кинулось им под ноги: едва ступив на дорогу, Твила столкнулась с вынырнувшей из-за угла старухой. Годы и тяжелая работа согнули ее спину почти параллельно земле, но Эшес, да и все в деревне знали, что, несмотря на почтенный возраст, вдова Доркас Уош заткнет за пояс любого здоровяка.
Корзина, которую она тащила, выпала из подагрических рук, и белье вывалилось прямо в грязь. Брань огласила улицу, привлекая и без того неусыпное внимание жителей Пустоши.
– Посмотри, что ты наделала, негодная девчонка! – закричала старуха. – Чтоб в аду тебе гвозди в пятки вместо башмаков заколачивали, чтоб волосы твои на мельничные жернова наматывали, чтоб…
– И вам доброго дня, Доркас, – вежливо поздоровался Эшес.
Все уже давно свыклись с привычкой вдовы расцвечивать подобным образом свою речь, но Твила помертвела так, будто щедро сыпавшиеся из разинутого рта проклятия сбывались прямо на ходу, и бросилась подбирать упавшее.
– Не вижу в нем ничего доброго, но и тебя приветствую, хирург, – проворчала вдова, уже менее сварливым тоном. – И что это за разиня рядом с тобой? Прежде не видала ее в нашей деревне. Впрочем, крутится споро, – добавила она, принимая из рук Твилы корзину, в которую девушка уже успела затолкать тряпки.
Старуха сунула нос внутрь, проверяя, все ли на месте, и скривилась при виде вымазанных жирной грязью рубашек.
– Ее зовут Твила, – пояснил Эшес, – она теперь живет у меня.
– Ай да хирург, времени зря не теряешь! – перебила та и разразилась низким каркающим смехом. – И ходить далеко не надо, а?
Эшес пропустил это замечание мимо ушей.
– И сейчас она ищет работу.
Отсмеявшись, старуха пожевала губами и смерила Твилу прищуренным, как для стрельбы в мушкет, глазом:
– Ладно хоть на постирание несла, а не чистое. Покажи ладони! – велела она, и Твила неуверенно протянула ладошки.
Та схватила ее пальцы своими красными шершавыми, повертела так и сяк и брезгливо откинула.
– Как ты такими ложку-то держишь! У воробья и то годнее будут. Ну да мне не до выбору, одной уже тяжко. С завтраго и начнешь. И чтоб до свету была, лентяйки мне не нужны. Полмонеты в день, и ни песчинкой больше. – Старуха отвернулась и больше на Твилу уже не глядела. – Доброго окончания доброго дня, хирург, и постарайся никого сегодня не залечить до смерти.