Большая дорога
Шрифт:
Генерал помнил, что он имеет дело с людьми учеными, и старался не ударить лицом в грязь. И хотя эти ученые люди были плохо обучены и уступали во всем рядовым бойцам кадровых частей, сражавшихся рядом с ополченцами, генерал считал, что ему оказали большую честь, доверив командование дивизией народного ополчения. И всякий раз, когда на совещании в штабе армии заходила речь об ополченцах и он видел ироническую усмешку на лице какого-нибудь генерала, командовавшего кадровой частью, Михаил Андреевич чувствовал себя оскорбленным и пускал в такого генерала ядовитые стрелы:
— Посмотрим, как вы, кадровые, покажете себя. А моя
У него был лишь опыт гражданской войны, и он успел прослушать только кратковременные курсы при Академии генерального штаба, а было уже много генералов, окончивших академию. Он понимал, что его время прошло, но в душе он считал себя еще достаточно сильным, чтобы потягаться с некоторыми «академиками», и с гордостью носил орден Красного Знамени, полученный за штурм Перекопа.
Не надеясь на то, что ему дадут технику, Михаил Андреевич стал воевать по-своему. «Земля, — сказал он себе и всем окружающим, — вот наше самое главное оружие!»
Он с детства привык любить и уважать землю за ее великую и добрую силу. С пяти лет он уже помогал отцу скородить поле. Андрей Тихонович сажал его верхом на лошадь, и Миша разъезжал по пашне, поднимая столбом пыль, — это было его самое любимое дело. Позже, когда ему пришлось рыть могилу для дяди на том месте, где когда-то похоронен был дед, Михаил Андреевич не нашел ничего, кроме обыкновенной глины, в которую превратился дед. С тех пор Михаил Андреевич уверовал, что земля есть начало и конец всего, что существует. И когда потом он узнал, что мир состоит из материи, она всегда представлялась ему в виде красноватой смоленской глины.
И подобно тому, как в детстве он, за отсутствием лекарств, присыпал свои раны землей, так и теперь он, за отсутствием танков и самолетов, всю надежду возлагал на спасительную силу земли. Потери от бомбежек резко уменьшились, и люди повеселели.
— Вот то-то и оно — земля! — торжествующе говорил генерал, проходя по траншеям.
Ополченцы прозвали Дегтярева «генерал Земля», и он, зная об этом, не обижался, а только усмехался в свои густые седые усы.
И немцы, занявшие Шемякино, узнали, что против них стоит дивизия какого-то генерала Земля. Об этом им сказал Тимофей, которого подвергли жестокому допросу. Тимофей сказал, что этого «Земляного генерала» он сам видел, что наружность у него свирепая, а ума он великого, и еще в гражданскую войну барона немца Врангеля утопил в Черном море, что его прислал сюда сам Сталин. И солдат ему дали не простых, а с высоким образованием, и каждый из них стоит десяти немцев, что и он, Тимофей, тоже солдат этой дивизии, но самый последний солдат.
Тимофей не лгал, он искренне верил в это и гордился тем, что он — солдат необыкновенной дивизии, где сплошь ученые. С того памятного разговора у костра, на весеннем разливе, когда Тимофей узнал, что в каждом человеке есть великая сила, называемая талантом, в нем началась непривычная, трудная работа мысли.
«Вот диво! — рассуждал он сам с собой. — В чем же мой талант? — Но сколько ни думал, не обнаружил в себе никаких признаков этой благостной силы. Как-то, высекая из кремня искру, чтобы закурить, Тимофей подумал: — Может, и меня надо ударить железом, чтобы из меня искра вышла?»
И вот его «ударило»: немцы пытали его три дня, подвергая всем тем изощренным мучениям, какие мог придумать только фашизм: его жгли раскаленным железом, сдирали кожу, загоняли
— Не взяло ваше! Не взяло!
Тимофея повесили. На казнь немцы согнали всех шемякинцев. Перед тем как затянуть петлю, Тимофея фотографировали, а он кричал:
— Гитлеру мой портрет покажите! Пущай знает, какой есть человек Тимофей Дегтярев!
Рядом с Тимофеем повесили Таню. В тот же день Штумм вызвал деда Прохора и, вручив ему пакет на имя генерала Земля, сказал:
— Отнеси это письмо и вернись с ответом, а не вернешься, повесим твою жену.
Деда провели через линию обороны, и он, перейдя «ничейную землю», наткнулся на боевое охранение дегтяревской дивизии. Его привели к генералу.
Михаил Андреевич с удивлением читал:
«Командиру дивизии генералу Земля.
Мы знаем, что вы есть храбрый генерал. Мы очень любим храбрых людей. В германской армии все генералы храбрые, поэтому она непобедима и завоюет весь мир.
Ваше сопротивление бесполезно. Сложите оружие, и вы получите большие почести и большое жалованье. В день парада Германской армии на Красной площади в Москве вы тоже будете маршировать.
Ответ пришлите с этим человеком, который хочет вернуться к своей живой жене.
«Вот подлец!» — подумал генерал, возмущенный гнусным предложением.
Дед Прохор рассказал, сколько танков побито при обстреле деревни, как казнили Тимофея и Таню.
— А еще приехал в Отрадное бывший помещик Куличков и объявил колхозникам, что это его земля и опять будет имение… Кешка.
— Кешка? — переспросил Михаил Андреевич, что-то смутно припоминая. — Ну, хорошо, отдыхай, — сказал он. — Найди Машу. Она тебя устроит.
Генерал долго ходил по землянке и мысленно разговаривал с генералом Фаустом: «Вы хотите получить от меня ответ? Пожалуйста. Но я отвечу вам так, что вы вовек не забудете Земляного генерала».
Он приказал адъютанту Ване подать лошадей и выехал в расположение дивизии. Отыскав в окопе академика, генерал передал ему письмо Фауста.
— Прочитайте, это касается не только меня.
Викентий Иванович читал, и листок прыгал в его руке, дрожащей от гнева.
— Теперь передайте это письмо в окопы. Пусть прочитает каждый боец народного ополчения. И пусть все готовят ответ этому Фаусту.
— Да, это уже не тот доктор Фауст, который всех нас с детства волновал своим дерзанием постигнуть тайну бытия, — сказал академик. — Доктор Фауст, продавший душу черту, стал генералом…
— Они на это мастера — души продавать, покупать, — мрачно проговорил генерал. — Они вот и Кешку купили. Мертвую душу его купили… Чичиковы!
— Кешку? — тихо спросил академик, меняясь в лице. — Константина?
— Приехал в Отрадное. Имение восстанавливать.
— Приехал? С ними? — переспросил Викентий Иванович хриплым, каким-то чужим голосом. — Имение? Какое имение?
Для Викентия Ивановича это слово стало таким же мертвым, как и сам Кешка, как все, что было когда-то в далеком прошлом. Лишь изредка, когда приходилось заполнять анкеты, Викентий Иванович вспоминал и Отрадное, и Кешку, и проклинал их… И вот Кешка где-то здесь, в нескольких километрах, восстанавливает имение Отрадное… Это было похоже на сон.