Большая игра Слепого
Шрифт:
– Извини, но я сейчас занят. Поверь, ты должен уйти, – телефонная связь прервалась.
Глеб со злостью защелкнул микрофон трубки и бросил ее в карман.
«Кажется, Потапчук решил его взять. Вот же черт, зря!»
Глеб просчитывал варианты быстро, как самый совершенный компьютер, и по всему выходило, что люди из ФСБ совершают сейчас крупную ошибку.
В руках Сиверова опять появился телефон, и он вновь набрал номер Потапчука. Тот ответил незамедлительно:
– Слушаю! – по звуковому фону Сиверов понял, что генерал едет в машине.
– Это
– Ты мне приказываешь?
– Я советую, прошу, если хотите.
– Почему? – коротко спросил Потапчук. По голосу было ясно, что этот разговор ему крайне неприятен.
– Все было бы правильно, – говорил Глеб, пытаясь убедить генерала, – только в том случае, если картины у него дома. А если он прячет их в другом месте? А если сейчас его застрелят, или он покончит самоубийством?
– Такие люди самоубийством не кончают, – уверенно ответил Потапчук, но все-таки голос его в самом конце фразы дрогнул.
– Вы не хуже меня понимаете, Федор Филиппович, что брать его сейчас нельзя.
– Ты с ума сошел, ведешь разговор открытым текстом!
– А что мне еще остается?
– Я уже ничего не решаю, приказ отдан сверху. Я должен его выполнять.
– А я – нет! – зло проговорил Глеб.
– Ты эти штучки брось! – в трубке щелкнуло, генерал отключился.
И тут произошло нечто такое, чего Федор Филиппович Потапчук не ожидал и даже представить себе не мог. Об этом ему доложили ровно через десять минут, но было уже поздно. Произошло следующее. Глеб набрал номер Шелковникова. Павел Павлович уже стоял у двери, готовый покинуть свою квартиру навсегда. Звонок остановил его.
«Ответить или нет?» – подумал он и, немного помедлив, поднял трубку радиотелефона.
– Шелковников, это ты? – нажав кнопку, услышал он тихий, незнакомый ему голос.
– А кто спрашивает? – вопросом на вопрос ответил Павел Павлович, уже жалея, что взял трубку, но, непредвиденность ситуации мешала ему нажать кнопку сброса.
– Неважно кто, потом узнаешь. Можешь считать меня доброжелателем. Если не поспешишь уйти, то тебя возьмут.
– Что за ерунда? – сказал Шелковников, уже открыв дверь и выглянув на площадку. На лестнице никого не было. Он быстро начал спускаться, прижимая телефон к уху.
– Машиной тебе лучше не пользоваться. Своей машиной, – добавил Сиверов, – которая стоит у подъезда, – и он назвал ее номер.
Шелковников, бегом спускаясь по лестнице, посмотрел в окно. Он понимал, что говоривший где-то рядом, видит сейчас машину, видит дверь подъезда.
Отставной майор не боялся, что его убьют, ведь он один знал, где находятся картины. Но неожиданный звонок спутал у него в голове буквально все. Именно на это Глеб и рассчитывал.
Шелковников прикидывал и так, и сяк:
«Звонок – провокация, доброжелателей при моих занятиях быть не может. Возможно, этот человек из ФСБ и помогает мне, рассчитывая перехватить картины, чтобы продать их самому, или хочет заставить поделиться деньгами, будет шантажировать?»
Перед дверью подъезда Павел Павлович остановился.
Затем резко рванул ее на себя и, пригнувшись, бросился к черному «опелю». Руки от волнения дрожали, он никак не мог попасть ключом в замок зажигания.
Наконец двигатель взревел, и Шелковников погнал «опель» дворами, понимая, что выезжать на улицу со стороны фасада сейчас небезопасно. Уже оказавшись в арке и пропуская длинный трейлер, Шелковников вновь прижал телефонную трубку к уху.
– Да!
– Я же тебе сказал, не пользуйся своей машиной, – сквозь треск помех прозвучал все тот же голос.
Шелковников уже покидал зону уверенного приема.
Он вздрогнул и с отвращением отбросил телефонную трубку: этот незнакомый голос преследовал его, звучал в голове, и ему не терпелось избавиться от наваждения. Бывший майор чувствовал: еще немного и он целиком доверится советчику. Он рванул ручку дверцы и выскочил в арку. Сзади засигналило такси с пассажирами.
– Ты что, мужик, охренел? Как я здесь проеду? – закричал таксист, высовываясь из окошка.
– Ключи в замке, – крикнул ему Шелковников и бросился на улицу.
Он бежал, похожий на большую птицу. Полы плаща развевались, он перепрыгивал через лужи, расталкивал прохожих. Увидев проносящиеся по улице машины с тонированными стеклами, Шелковников повернулся лицом к витрине, вжал голову в плечи. В стекле он видел синие сполохи стоп-сигналов, которые возникли и тут же исчезли. Звук сирены погас за углом.
– По мою душу ехали, – побелевшими губами прошептал Шелковников и понял, что человек, звонивший ему, сказал правду.
«Кто же это? – недоумевал он. – Как так могло случиться, и что мне теперь делать?»
Так или иначе, ему не оставалось ничего другого, как довести начатое до конца. Вернуться к себе он уже не мог.
"Черт бы тебя побрал, Глеб, – думал генерал Потапчук, выбираясь из машины. – Это же надо такое устроить – предупредить преступника о готовящемся захвате? Что он за человек несносный, кто ему дал право плевать на приказы и действовать на свой страх и риск? Но почти всегда, а если быть точным, то действительно всегда Сиверов, рискуя, выигрывает. Да, он может себе позволить подобные выходки: в отличие от меня, да и от всех, кто на службе, ему терять нечего.
Что я ему могу сделать – погрозить пальцем, помахать кулаком перед носом, пожурить? Да, его положение во многом лучше нашего".
Генералу Потапчуку уже докладывали, что квартира Шелковникова вскрыта и в ней никого нет.
– Проведите обыск. Я сейчас поднимусь.
«Искать надо картины, может, они все-таки где-то здесь. Возможно, он оставил их, понимая, что уже не сможет ими воспользоваться, торопясь унести ноги. Мы опоздали на каких-то пять минут, и все из-за Глеба, все из-за него. Вот негодяй, вот мерзавец!» – мысленно честил генерал Потапчук своего секретного агента.