Большая игра Слепого
Шрифт:
Но Шелковников рванул провода и быстро удалился, покидая уютный московский дворик.
Об этом разговоре, естественно, Глеб Сиверов не знал. А вот полковник Хохлов тут же сообщил о звонке начальству. Подобный поворот событий, абсолютно неожиданный для ФСБ, позволил всемогущей организации совершить кое-какие маневры, а самое главное – стало ясно, что Шелковников пока еще в Москве и что картины из коллекции барона Отто фон Рунге находятся у него.
Но если бы не поджимало время! Если бы не был поставлен президентом ультиматум: найти картины любой ценой до девятого числа, –
Мнения разделились. Одни считали, что следует пойти на компромисс, получить картины и выиграть время, а уж затем попытаться взять преступника. Другие же – и среди них был Потапчук, – стояли на том, что ни на какие сделки с преступником идти нельзя: совершенно очевидно, что он преследует ту же цель – выигрывает время.
Еще пара пересадок, и грязный работяга вышел на троллейбусной остановке неподалеку от мастерской художника Лебедева. Уже смеркалось, и Глеб решил для себя, что если еще полчаса продлится эта безумная гонка, то следует отказаться от мысли вести ее самостоятельно. Он или засветится, или потеряет Шелковникова. И то, и другое было смерти подобно. Слепой сам позволил преступнику бежать и теперь нес ответственность за последствия.
Шелковников сбавил шаг и оглянулся – Глеб едва успел зайти за газетный киоск.
«Наверное, он приближается к цели: стал более осторожным».
И Сиверов не ошибся. Павел Павлович направлялся к мастерской художника Лебедева – туда, где хранились полотна из коллекции немецкого барона фон Рунге. Шелковников зашел в подъезд под кованым козырьком, взбежал на последний этаж и постучал в дверь со знакомой медной табличкой. Никто ему не ответил. Он постучал еще раз для порядка, а затем своим ключом открыл дверь.
Мастерская была пуста. Шелковников плотно зашторил все окна и только после этого зажег свет. Но зоркие глаза Сиверова, уже подоспевшего к подъезду, разглядели узенькую полоску света, просочившуюся сквозь шторы на последнем этаже.
«Значит, вот где ты решил засесть», – подумал Глеб и бегло осмотрел здание снаружи.
Вход, скорее всего, имелся один, черного хода не было. Обойдя дом. Сиверов обратил внимание на старуху в грязном синем халате и сером фартуке, подметавшую двор.
– Вы не подскажете, что это за здание? – равнодушно спросил он.
– Мастерские художников здесь, – отозвалась дворничиха.
– Ах, да, верно! Я ведь слышал об этом доме. Тут на последнем этаже мастерская художника.., как бишь его, дай Бог памяти…
– Лебедева, – подсказала женщина. – Уж не знаю, какой он там знаменитый, а пьяница первостатейный, столько бутылок выносит… – и дворничиха вновь принялась за свою однообразную работу.
А Шелковников тем временем подставил табурет и торопливо сдернул мешок с гипсового слепка. Приподнял голову, запустил внутрь руку и с облегчением вздохнул: сверток с полотнами был на месте.
– Слава Богу, – прошептал Павел Павлович и водрузил все на место.
Тут он почувствовал,
«Есть у него тут какая-нибудь жратва или нет? Черт, не догадался сам по дороге купить, нервничал».
Павел Павлович распахнул дверцу холодильника.
Кроме двух банок тушенки, засохшего куска сыра и бутылки водки там ничего не оказалось. Да и холодильник стоял отключенный от сети.
«Придется довольствоваться этим».
Он отыскал испачканный в масляной краске нож, брезгливо вытер его о кусок холста и принялся вскрывать жестянку.
Но довести дело до конца он не успел. Дверь кто-то сильно дернул и невнятно выругался. Шелковников замер, уже пожалев, что включил свет.
– Эй, Лебедев, мать твою!.. Открывай, мы же договорились! Я тебе подрамники привез, гони деньги, а то я твою мастерскую сейчас разнесу к чертовой матери!
Шелковников лихорадочно соображал, что ему делать. Затем подошел к двери и громко сказал:
– Лебедева нет!
– А ты что тут делаешь?
– Я его друг.
– Ну, так открывай, затащу подрамники, не стоять же мне на улице! Я уже машину отпустил, дурак.
– Ничего не знаю, – сказал Шелковников.
– Ничего не знаю, не знаю… Зато я знаю, открывай дверь! Если ты с бабой, меня это не волнует.
Все было проделано настолько убедительно, что Шелковникову ничего не оставалось, как открыть дверь. И тут же он получил такой удар в голову, что пролетел весь узкий коридор и упал спиной на заставленный хламом стол. Зазвенели разбитые банки с разбавителем, пахнуло скипидаром. Дверь с грохотом захлопнулась.
Если бы Шелковников не ударился так сильно затылком о край мольберта, то, возможно, успел бы выхватить из кармана свою «беретту» и выстрелить. Но Сиверов оказался проворнее. Он быстро перевернул противника лицом вниз и придавил шею коленом. Как Шелковников ни дергался, Глеб связал его, оттащил в угол и тщательно обыскал. Обнаружил портмоне с шестью кредитными карточками и парой тысяч долларов, запасную коробку патронов и еще доллары в купюрах разного достоинства, рассованные по карманам.
В портфеле оказались документы и кожаная перчатка.
Шелковников между тем постепенно приходил в себя.
– Ты кто? – первое, что спросил он, опомнившись после удара. Отставной майор понимал, что если бы это был захват, организованный ФСБ, все прошло бы совсем по-другому: дом окружили бы, и действовал бы не один человек, а группа, как минимум, пятеро в бронежилетах и с автоматами. Значит, был шанс договориться.
Глеб проигнорировал вопрос, продолжая изучать содержимое портмоне.
– Ты из ФСБ?
– Может быть, – ответил Сиверов.
– Что тебе надо?
– А ты разве не знаешь? – спокойно сказал Глеб. – Мне нужны картины, и у меня слишком мало времени.
Мне достаточно позвонить по телефону, и сюда приедут люди генерала Потапчука. Думаю, его фамилию ты знаешь.
Шелковников криво усмехнулся:
– Без меня картины ни хрена не стоят.
– Ты без них тоже ни хрена не стоишь.
– Значит, мы можем договориться, – сказал заветную фразу Шелковников и, облизнув пересохшие губы, попросил: