Большая книга ужасов 2015 (сборник)
Шрифт:
– Ненавиж-ж-жу кош-шек, – прошипела с подоконника рыжая и щелкнула зубами.
Ника вслед за Джучи отвернулась к шкафу.
– Вообще-то я хочу портрет… я знаю, я могу поменяться.
– Она может! Нет, вы слышали? Поменяться! Девчонка с полным ртом тополиного пуха. Ты даже не можешь поймать своего кота.
– Я не хотела его брать, он сам выскочил, а я…
– Сюда попадают только те, кто хотел, девочка. Что тебе надо в этой комнате?
– Портрет Тишки. Моей подруги. Я могу дать другой. Взамен.
– Интересно, чей? Ты водишься с призраками, тень человечка, ты мечтаешь дружить с вампирами, они вообще-то едят людей,
– Я хочу поменяться портретами.
Ника твердо уставилась в молочное стекло, не оборачиваясь на дождливый подоконник. Джучи пропал под шкафом.
– Она хочет!
Сзади возмущенно фыркнули, рама заскрипела, окно с грохотом захлопнулось. Она не удержалась, обернулась. Тварь исчезла, дождь как ни в чем не бывало струился по черному стеклу. Молочное окно-зеркало тем временем потемнело, потом посветлело изнутри. Ника увидела свое собственное отражение. Потом ее лицо поплыло волнами и превратилось в оскаленный лошадиный череп, прикрытый складками капюшона. В зеркале теперь стоял сам Черный Юж, повелитель древних болот.
Вкрадчивый, глухой голос выполз ей навстречу:
– Не ходи в лунное зеркало, оно зальет тебя отравленным молоком. Там внутри целая стая – они любят играть старыми высохшими черепами, маленькие лунные волчата. Побереги свой череп, девочка, рано или поздно твоя голова превратится в тыкву. Молодой, белый, дурной череп, он все равно высохнет под луной. Ты знаешь, сколько детей умерло в этом доме? Это очень старый дом, девочка моя. Представляешь, как им скучно внутри?
Свет за спиной Черного разгорелся, и оказалось, что он стоит в такой же комнате, как и Ника. Книги, шкафы, кусочек дождевого окна. Капюшон скрывал его, слышался только голос. Но Нике все равно казалось, что он смотрит ей прямо в глаза.
– Ты боялась в детстве заглядывать под кровать, верно? Боялась, да? Я знаю, я все про тебя знаю… Мертвые дети рассказывают мне свои сказки. Они тоже боялись. Под кроватью всегда есть уголок с живой тьмой. О, это тягучая, чавкающая тьма! Полная детских страхов, пыли и потерянных игрушек. Темнота обожает глотать оброненные вещи, она набита ими по горло. Пошарь рукой. Может, вытащишь заколку с жемчужинками, может – плюшевого мишку с оторванной головой. Я знал одного мальчика. Он любил отрывать мишкам головы. В тайном черном сердце его, конечно, была своя комната с горкой плюшевых голов. Они до сих пор смотрят в пустоту черными блестящими бусинками – никакой крови, только нитки торчат наружу, похожие на слабые белые и черные корешки… Только нитки. Оторвали мишке лапу, помнишь? Потому что он хороший… А ты хорошая девочка, Ника?
Черный усмехнулся. Ника напряженно ждала. Лев говорил, что Черный не сможет пройти сквозь зеркало, но ей все равно отчаянно хотелось сбежать.
– Бойся мальчишек, они вечно норовят что-нибудь оторвать. Но я знал и девочку, хорошую девочку, как ты… она любила отрывать крылья бабочкам. Или ангелам, не помню. Иногда она оставляла им одно крылышко и смотрела – взлетит или нет? А ты? Любишь это делать?
Черный качнулся ближе – Ника попятилась к столу.
– Ты в детстве отрывала крылья бабочкам? Убивала жуков? Впрочем, какие бабочки… Все дети теперь смотрят в ящики, набитые мертвецами. Компы, планшеты, мобилы, весь этот бред…
Зеркало медленно затягивалось туманом.
Она вдруг остро вспомнила бабочек.
Последнее лето перед школой, белые пахучие цветущие кусты на задворках.
Бабочки складывали крылышки у нее под носом, высовывали хоботки, пили нектар, а потом сматывали их аккуратными спиралями. Иногда она находила на земле мертвых бабочек, у них были хрупкие, потрепанные крылышки.
Драгоценные находки она складывала в коробку из-под конфет.
А некоторые хранила между страницами своей любимой книги страшных сказок.
И вот как-то раз она протянула руку и легко ухватила бабочку за сложенные крылышки. Она и раньше их ловила, но сразу отпускала. А теперь другой рукой она вытащила из кармана маленькие ножнички.
Раз – и драгоценные радужные крылышки у нее в ладошке! Пальцы в цветной пыльце. Если крылышки потереть друг о друга, они станут прозрачными.
А бабочка привычно складывала и раскладывала обрубки крылышек, ползала по мелким пушистым цветкам…
– Ничего, как-нибудь она там проживет, – утешала сама себя маленькая Ника. – Она на цветочках обязательно выживет. Будет там пить и есть. К ней прилетят ее подружки. И потом…
Что будет с бабочкой потом, она придумать не могла. Крылья были крупные, с яркими радужными пятнами – бабочку звали «павлиний глаз». Теперь не нужно было собирать оборвышей, крыльев в коробке становилось все больше – ярких, сочных, – они пачкали пальцы цветной пыльцой… О том, что бывает с бабочками потом, она больше не думала. Выкинула это из головы. В конце концов, они могли пить и есть на цветах, чего же еще?
А потом куда-то исчезла и коробка, не осталось ни книжки, ни тонких цветных крылышек между страницами…
Осталась только черная тень с той стороны стекла и вкрадчивый голос:
– Кто живет в твоем сердце, девочка? Кто грызет его изнутри? У каждого маленького человечка два сердца – черное и красное, горячее и ледяное, смеющееся и плачущее. Ты разве не знала? В твоем темном сердце спит твоя смерть. Постучись в него – и смерть встанет перед тобой, вытягивая когтистые лапы. Какую смерть ты хочешь? Может, похожую на кошку? Ну конечно на кошку. Пусть у нее будет кошачья голова и длинное тело с ржавыми когтями. И черная тень. Перед тем как убить тебя, она окунет когти в чернила ночи. Посмотри на меня, посмотри, моя девочка… Я всего лишь твоя игра. Тень твоей настоящей смерти. Все мы только тени, только тени, играющие при луне. Твоя смерть нравится мне все больше… Открой дверь, войди ко мне, я слышу, как забилось твое черное сердце, оно не спит, оно слышит мой голос, оно выстукивает: у-мри, у-мри, у-мри…
– Портрет, – прошептала Ника пересохшими губами. – Поменяться. Я могу поменяться.
– Значит, ты хочешь посмотреть мои портреты? Ну что ж, я покажу. Кстати, может, все-таки зайдешь?
Тень по ту сторону зеркала шевельнулась. Стекло прояснилось. Теперь там была лестничная площадка, точь-в-точь как у них в подъезде, со слабенькой лампочкой под потолком. А дальше отразилась ее дверь, дверь в квартиру!
– Значит, хочешь выбрать портрет?
– Д-да.
Вот теперь внутри у нее точно застучали два сердца, черное и красное вперебой. Дверь в ее зазеркальную квартиру охотно открылась сама собой. Но вместо знакомой прихожей оказалась белая комната. Пустые стены, белый ковер, белый потолок. Свет шел со всех сторон сразу – холодный, ровный, безжалостный. Ни одной тени. Ни одной пылинки.