Большая маленькая ложь

Мориарти Лиана

— У Бонни есть маленькая девочка, — заметила Мадлен.

— У Перри было два маленьких мальчика. И что с того? — Эд смотрел в пространство над кроватью Мадлен. В резком свете лампы его лицо казалось осунувшимся. Она разглядела черты старика, каким он однажды станет. — Просто я не знаю, как с этим жить, Мадлен.

Эд первым добрался до Перри. Именно он увидел разбитое, искореженное тело мужчины, который за несколько минут до этого смеялся и разговаривал с ним о гандикапах в гольфе. Нельзя было требовать от него многого. Она это понимала.

— Перри был плохим

человеком, — сказала Мадлен. — Это он дурно обошелся с Джейн. Ты понял? Он отец Зигги.

— Это к делу не относится, — откликнулся Эд.

— Как знаешь, — бросила Мадлен.

Эд прав. Конечно, он прав, он всегда прав, но иногда правильно бывает сделать неправильную вещь.

— Думаешь, она хотела его убить? — спросила Мадлен.

— Нет, не думаю, — ответил Эд. — Но что с того? Я не судья и не присяжный заседатель. Не мое дело…

— Ты считаешь, она снова совершит нечто подобное? Считаешь, она представляет опасность для общества?

— Нет, но опять же — какая разница? — Его взгляд выражал неподдельную муку. — Просто я, пожалуй, не смогу умело врать в полицейском расследовании.

— А разве ты уже не наврал?

Она знала, что, пока накануне вечером ее увозили на одной из «скорых», стоящих перед школой, он успел кратко переговорить с полицейскими, а потом поехал к ней в больницу.

— Это было неофициально, — сказал Эд. — Какой-то офицер что-то записал, и я сказал… Господи, не знаю точно, что я сказал, ведь я был пьян. Помню, что не упоминал имени Бонни, но согласился прийти в полицейский участок сегодня в час дня и дать официальные свидетельские показания. Они будут все записывать на магнитную ленту, Мадлен. В комнате будут сидеть и смотреть на меня два офицера, пока я буду выкручиваться. Мне придется подписать письменное показание под присягой. Это делает меня соучастником…

— Эй, привет!

В палату ворвался Натан с охапкой цветов и широкой улыбкой знаменитости, выходящей на сцену.

— Господи Иисусе, Натан, ты напугал меня до смерти! — подскочил Эд.

— Извини, приятель, — сказал Натан. — Мэдди, как себя чувствуешь?

— Хорошо.

Было что-то тревожащее в том, как бок о бок стоят твой муж и бывший муж и смотрят на тебя, а ты лежишь в кровати. Это было странно. Ей захотелось, чтобы оба они ушли.

— Ну и дела! Бедная девочка! — Натан вывалил цветы ей на колени. — Говорят, тебе довольно долго придется ходить на костылях.

— Да, но…

— Абигейл уже сказала, что переедет домой, чтобы помогать тебе.

— О-о! — Мадлен принялась перебирать лепестки цветов. — Что ж, я поговорю с ней об этом. У меня все будет замечательно. Ей необязательно ухаживать за мной.

— Нет, но мне кажется, она хочет вернуться домой, — сказал Натан. — Ищет предлог.

Мадлен и Эд переглянулись. Эд пожал плечами.

— Я всегда считал, это нововведение себя изживет, — высказался Натан. — Она скучает по маме. Мы не ее настоящая жизнь.

— Верно.

— Ну, мне пора идти, — сказал Эд.

— Можешь на минуту задержаться, приятель? — спросил Натан. Широкая позитивная улыбка исчезла, и теперь

он стал похож на человека, по вине которого произошло ДТП. — Я бы хотел немного поговорить с вами… о том, что, гм, произошло вчера вечером.

Эд скривился, но пододвинул второй стул к своему и жестом пригласил Натана сесть.

— О-о, благодарю, приятель, — с излишним жаром произнес Натан.

Последовала долгая пауза.

Эд откашлялся.

— Отец Бонни отличался буйным нравом, — без предисловий начал Натан. — Весьма буйным. Наверное, я не знаю и половины того, что он вытворял. Не с Бонни. С ее мамой. Но Бонни и ее младшая сестра все это видели. У них было очень тяжелое детство.

— Не думаю, что мне следует… — начал Эд.

— Я не был знаком с ее отцом, — продолжал Натан. — Он умер от сердечного приступа до моего знакомства с Бонни. Как бы то ни было, Бонни… Ну, один психиатр диагностировал у нее посттравматический стресс. В основном она чувствует себя хорошо, но у нее бывают ужасные ночные кошмары и, гм, по временам некоторые сложности.

Выдав все секреты своего трудного, как поняла теперь Мадлен, брака, он уставился пустыми глазами мимо Мадлен на стену за ее головой.

— Ты не обязан рассказывать нам все это, — сказала Мадлен.

— Она хороший человек, Мэдди, — с каким-то отчаянием произнес Натан.

Он не смотрел на Эда. Глаза его остановились на Мадлен. Он взывал к их истории. Взывал к воспоминаниям о прошлой любви. И хотя он бросил ее, но просил забыть об этом и вспомнить те дни, когда они были без ума друг от друга, когда просыпались с блаженными улыбками. Это был бред, но она понимала, что он просит именно об этом. Он просил поддержки у двадцатилетней Мадлен.

— Она чудесная мать, — сказал Натан. — Самая хорошая. И уверяю тебя, она совсем не хотела, чтобы Перри выпал с балкона, просто, когда она увидела, что он ударил Селесту…

— Что-то замкнулось, — закончила фразу Мадлен.

Мысленным взором она увидела, как Перри элегантно отводит назад натренированную руку. Услышала гортанный голос Бонни. Она вдруг поняла, как много степеней зла существует на свете. Маленькое зло, как ее собственные язвительные слова. Или то зло, когда ребенка не приглашают на день рождения. Зло покрупней, когда бросают жену с новорожденным ребенком или спят с няней дочери. И еще тот сорт зла, с которым Мадлен не доводилось сталкиваться, — проявление жестокости и насилия в гостиничных номерах и загородных домах; торговля маленькими девочками, наносящая непоправимый ущерб невинным душам.

— Знаю, ты мне ничего не должна, — сказал Натан, — поскольку я поступил с тобой совершенно непростительно, когда Абигейл была младенцем, и…

— Натан, — прервала его Мадлен.

Все это было безумием и не имело смысла, потому что она не простила его и не собиралась прощать. До конца дней он будет сводить ее с ума, и однажды он поведет Абигейл по проходу в церкви, и она будет всю дорогу скрежетать зубами, но он все-таки часть ее семьи, и ему отведено место на куске картона с изображением ее генеалогического древа.