Большая нефть
Шрифт:
На квартире Авдеева все обстояло по-другому. Степан обложился книгами, выгреб из карманов кучу мятых клочков, на которых он делал заметки во время работы на точке, и приступил к «систематизации материала».
Как-то раз, в середине дня, он вдруг понял, что не может больше просто сидеть и писать. Что за жизнь!.. Зимой — университет, лекции, летом — опять сгибайся над книгой…
Он вышел на улицу. Бесцельно покружил, стараясь выбросить из головы все мысли… И вдруг подумал об Оксане.
Почему она солгала ему? Почему назвалась
Степану вдруг показалось, что он очутился в каком-то заколдованном круге. Варьку у него отобрали, теперь к Оксане не пускают… Надо, чтобы она сама ему сказала: мол, прости, парень, но ты мне не пара. С Варварой Степан здорово ошибся. Поверил записке. А откуда ему знать, что эту записку Варвара сама написала? Почерк девчоночий? Так мало ли девчонок… Любая могла так написать. Или же, как вариант, Глеб Царев заставил сестру. Нет уж. Теперь Степан и старше, и умнее. Теперь он только тогда поверит, когда девушка скажет ему «прощай», глядя прямо в глаза.
Он зашагал к дому Оксаны Ивлевой и постучал.
К его удивлению, за калитку вышел не дядя Вася, а какой-то незнакомый субъект, тощий, неприятный, с мятой физиономией.
— Куда, фраерок, собрался? — приветствовал субъект Степана.
— Не к тебе, — отрезал Степан. — Пусти. Я к Оксане.
Но субъект уже загородил ему дорогу и ухмыльнулся.
— А тебя здесь не ждут. Ты в курсе?
— Не тебе решать, ждут меня здесь или нет, — огрызнулся Степан и слегка подтолкнул типа. — Пропусти.
— Ой какой шустрый!.. — издевался тип. — А вот мне-то как раз и решать.
— Кто ты ей? — напустился на него Степан. — Брат или сват? Рожей не вышел!..
— Звать меня Дрын, — поведал субъект, и я ей больше, чем брат. Я — товарищ ее будущего мужа. Понял?
Степан едва не рассмеялся.
— Оксана выходит замуж за зека? Такая девушка — за… — Он покривил губы, даже не зная, какое слово подобрать. — Ой, да не смеши ты меня… Позови ее, слыхал?
Но Дрын больше не склонен был ни улыбаться, ни говорить по-доброму. Он набычился, надулся, глазки его загорелись.
— Ты че, не понял? — тихо, с угрозой проговорил Дрын. — Оксана твоя — воровская невеста. Еще раз придешь сюда, мы тебя на ножи поставим.
Оксана вышла, услышав голоса:
— Степан, уходи, — сказала она, до странного спокойная. — Я прошу тебя — уходи.
— Никуда я не уйду! — уперся Степан.
Теперь, по крайней мере, ситуация была ему ясна. Оксана за него беспокоится, вот и просит. А Дрын внаглую угрожает. Но что может какой-то Дрын? Он же мелкий уголовник…
Однако Оксана настаивала:
— Степушка, все правда. Я выхожу замуж… За кого укажут. А ты больше не приходи сюда.
И она скрылась в доме.
Дрын торжествовал и не скрывал этого:
— Все понял, голубь сизокрылый? Вали отсюда, пока ноги не выдернул.
Степан повернулся
Но она сказала «уходи»… Значит, даже не надеется.
В своих безнадежных странствиях Степан добрел до аэропорта и там завалился в буфет.
…Он возвращался к Авдееву, едва соображая, где находится и что делает. От него разило водкой. Бутерброды в буфете закончились раньше, чем водка. Ноги Степана заплетались, однако он четко выдерживал направление. Авдеев подобрал его на улице. Он беспокоился за квартиранта: обычно Степан не уходил на ночь глядя и не возвращался за полночь.
— Ох, как тебя развезло-то! — сочувственно проговорил Илья Ильич, втаскивая до беспамятства пьяного Самарина в квартиру.
Самарин рухнул на диван и провозгласил:
— Я в полном порядке, дядя Илья!
— Вижу уж, в каком ты порядке, — добродушно заметил Илья Ильич. — Иди в сортир, проблюйся. И радуйся, что Марты дома нет. Ох, и устроила бы она тебе взбучку!..
Марта терпеть не могла пьяных. «Слишком многих хороших людей водка проклятая погубила», — приговаривала она. Выпить «аккуратненько» на праздник или принять рюмку «для аппетита» перед ужином — это она мужикам охотно прощала. Но пьянство… Да еще молодого парня! В каждом юноше Марта видела своего сына. У нее аж сердце холодом обливалось, когда она представляла себе, что один из них может сделаться алкоголиком. «Лучше уж тогда сразу ему камень на шею — и в воду», — прибавляла она со страданием.
Самарин последовал совету Ильи Ильича и возвратился в общую комнату («залу») уже сравнительно трезвым, с мокрыми волосами, переодетый в свежую рубашку.
Илья Ильич поставил перед ним стакан крепкого горячего чая.
— А теперь рассказывай, какие жизненные невзгоды привели тебя в столь плачевное и противное человеческому достоинству состояние.
Степан беспомощно моргал. Он не понял фразы.
Илья Ильич уточнил:
— Начнем с главного. Ты с радости или с горя?
— А… — протянул Степан. — С горя. С самого настоящего! С горького!
Авдеев глянул на него исподлобья мягким и теплым взором. Под этим взглядом любой бы растаял и выложил ему всю подноготную. Степан не стал исключением.
— Я влюбился в одну девушку, дядя Илья.
— А, — протянул Илья Ильич. — А она что же — отказала?
— Можно и так сказать… Она меня, думаю, тоже любит, но она другому отдана. И будет век ему верна. Иначе нас всех поставят на ножи. За вора ее отдают, представляете? Воровская невеста. Мне так и сказали.
— Давай подробней, — насторожился Авдеев.