Большая расплата
Шрифт:
Мишель Бребеф, бывший суперинтендант Сюртэ, был одним из самых влиятельных офицеров полиции до своего разжалования.
Серж ЛеДюк был еще более влиятельной персоной, но уже в Академии. Он выпустил в мир сотни кадетов, вооружив их, несмотря на то, что отнял у них моральные ориентиры.
Было нестерпимо тревожно видеть, как эти двое голова к голове что-то обсуждают.
— Мне пойти к ним? — спросил Жан-Ги, готовясь вырвать себя из объятий вызывающе удобного кресла.
— Зачем?
— Притормозить, —
— Если они не поговорят здесь, то поговорят где-нибудь еще, — заметил Гамаш. — Тут они, по крайней мере, на виду.
— Это же не подростки, впервые пьющие спиртное, патрон, — настаивал Жан-Ги, пытаясь говорить вежливо. — Эти двое… — он попытался подыскать слово.
— Merde? — подсказал Гамаш с улыбкой. Потом посерьезнел. — Полагаю, слово, которое ты ищешь, это «зло».
— Не оно, — честно отвечал Бовуар. Он не рассматривал проблему в рамках добра и зла. И даже не в рамках «хорошо» или «плохо».
Жан-Ги мыслил просто и прямо. Требуется ли остановить кого-то? Требуется ли кого-то арестовать? И если кто-то нарушил закон, нанес вред, то преднамеренно или нет?
Что касалось этих двоих, о непреднамеренности не могло быть и речи. Каждое действие тут тщательно обдумывалось.
Но то же самое можно сказать и о патроне, отметил про себя Бовуар. Гамаш намеренно весь вечер поворачивался к двери спиной. Спиной к Бребёфу и ЛеДюку.
Словно провоцировал атаку. Или слал сообщение.
Арамн Гамаш не просто руководил здесь всем, он полностью все контролировал. Был неуязвим. Серж ЛеДюк и Мишель Бребёф могли совершить всё самое ужасное, но оно никогда бы не пересилило добра, исходившего от Гамаша. Гамашу нечего опасаться.
Может, именно это пытался донести до них Гамаш, но Жан-Ги догадывался, что всё не так просто. И подозревал, что Гамаш тоже в курсе.
Спина, повернутая к злу, символична. Но не более.
Серж ЛеДюк встретил бывшего суперинтенданта Сюртэ, никак не выказывая осуждения совершённому Бребёфом.
А Бребёф? Он отлично знает, чем занимался и продолжает заниматься ЛеДюк. Он приветствовал Дюка, как король в изгнании приветствует верного вассала.
— Может вам и все равно, патрон, — сказал Жан-Ги, — но что насчет них?
Гамаш повернулся в своем кресле, чтобы увидеть кучку студентов, окруживших парочку, в ожидании хоть крохи внимания.
Снова повернувшись к Жану-Ги, коммандер сказал:
— Мне не всё равно. Я очень переживаю. Потому я и здесь.
В его спокойном голосе послышались горечь и осуждение.
— D'esol'e, конечно, вы переживаете. Но надо же что-то с этим
— Мы уже делаем, Жан-Ги.
Стараясь скрыть беспокойство, все свое внимание Гамаш теперь обратил к кадетам, окружившем его, мадам Гамаш и Жана-Ги у камина.
Мишель Бребёф не был приглашен на вечеринку. Более того, его появления ожидали в Академии лишь завтра.
Но он был здесь. Избежал снегового шторма, зато оказался в объятиях Сержа ЛеДюка. Может быть, сюрпризом это и не стало, но очень расстраивало.
И даже больше.
У него была причина свести этих двоих вместе, но он полагал, что будет контролировать ситуацию. Теперь стало очевидно, что он переоценил свои силы.
Повернувшись лицом к жаркому пламени камина, Гамаш почувствовал, как волосы на его загривке шевелятся.
Большинство преподавателей и студентов уже покинули вечеринку, и Амелия тоже направлялась к двери, когда заметила на краю стола пожелтевший листок бумаги с рисунком на нем. Она взяла его в руки.
— Что ты об этом думаешь? — услышала она голос коммандера Гамаша, и попыталась вернуть картинку на место, но было уже поздно.
Он ее поймал.
Она пожала плечами.
— Ну хотя бы предположи, — Гамаш протянул руку и она вернула ему рисунок.
— Это карта, — сказала она. — Место где-то в Квебеке. — Она указала на снеговика с хоккейной клюшкой, — Но к чему здесь пирамида?
Гамаш не спускал с неё глаз. Амелия Шоке сходу отыскала самую странную вещь на странной карте.
— Без понятия.
— Мне понравилась открытка, — добавила Амелия. — Ваши друзья ждут, когда вы облажаетесь?
— Да, постоянно.
Колечко в губе дернулось, что означало улыбку.
— Снова? — она указала на слово, которым заканчивалась сентенция Рут.
— Нельзя, дожив до седин, несколько раз не облажаться, знаешь ли, — ответил Гамаш.
Он смотрел на нее, и второй раз за день Амелия отметила проницательность в его взгляде.
Он — напомнила она себе — просто еще один крупный белый мужик средних лет. Навидалась она таких. Буквально.
— Узнала, что означает девиз Академии? — поинтересовался он.
— Velut arbor aevo. «Словно древо сквозь века». Это значит, что вы должны пустить корни.
Она понимала, что не совсем права. Этот очевидный смысл лежал на поверхности, но было еще кое-что. Что-то глубокое. Как и в этом человеке.
И в глазах Гамаш она заметила это кое-что. Некое знание, словно он понимает ее лучше, чем она понимает сама себя. Словно он разглядел в ней что-то такое, что, по ее мнению, ему не понравится.