Большая расплата
Шрифт:
— Клара Морроу? Художница? Та, что пишет портреты? Это же она написала старую и покинутую всеми Деву Марию? Великолепная работа! Я едва смог взглянуть на портрет, а потом не смог оторвать от него взгляд. Хотя самыми любимыми у меня стали «Три Грации». Я был на ее вернисаже в Музее современного искусства.
— Она живет вон там, — Гамаш показал на маленький домик на противоположном краю луга.
Они направились Кларе навстречу. Та опустила щенка и представилась Полю Желине, который казался воодушевлён знакомством.
— Ты уже знаком с Лео? —
— Non. Bonjour, Лео, — сказал Арман, присев на корточки.
Лео, надо сказать, оказался чуть ли не самым очаровательным щенком, какого он когда-либо видел. Светло-коричневая, почти золотистая шерстка и круглые, словно войлочные, ушки, направленные строго вперед. Вертя хвостом, на лапках он стоял уверенно и твердо. Картину завершали нетерпеливые, сияющие глаза.
Он был похож на маленького льва.
Могло так случиться, что Клара заимела льва, а они — хорька?
Но нет, Лео определенно был собакой. Неопределенной породы, но точно собакой.
— Как там Грейси? — поинтересовалась Клара, и Арман стал искать на ее лице намёк на сарказм.
И быстро обнаружил, что дама, мягко говоря, забавляется.
Он выпрямился, а Желина присел на корточки поиграть с Лео.
— Она прекрасна, — ответил Арман.
— Правда?
— Ну, она повсюду делает лужи. Но, опять же, так было и с Даниэлем, и с Анни, когда мы впервые принесли их домой. Ладно, мы хотя бы были уверены, что они люди. С Грейси не всё так ясно.
— А это важно? — спросила Клара.
— Для тебя, очевидно, нет, — сказал Арман. — Они правда из одного помёта?
Он посмотрел на маленького красавчика Лео.
— Ну, всех их нашли в одном мусорном баке. Вполне возможно, что к ним приполз крошка-енотик. Или крошка-скунс.
— Точно, — сказал Арман. — И почему, интересно, Грейси досталась именно нам? Она осталась последней, кого не взяли?
— Совсем нет. Рейн-Мари получила право первой порыться в помойке — думаю, это потому что Билли Уильямс запал на неё — и она выбрала Грейси.
Кто бы сомневался, подумал Гамаш. Выбрала самую убогую, последыша. Он бы сделал то же самое.
— Как ее принял Анри? — спросила Клара.
— Он смотрит на нее, как на hors d’oeuvre, оброненную на пол.
Клара скорчила рожицу и отвернувшись, чтобы уйти, бросила напоследок:
— Что ж, всего хорошего.
— И тебе всего хорошего.
Что-то в его тоне заставило Клару обернуться.
— Что ты еще натворил, Арман?
— Увидишь.
Клара нахмурилась.
Позади неё, в окне бистро, Гамаш увидел четверку кадетов, так же хмуро смотрящих на него.
Выводок кадетов. Кто же из них лев, а кто последыш?
Гамаш вёз Желину обратно в Академию, тот знакомился с досье на Сержа ЛеДюка.
Они обсудили вехи карьеры покойника — о чём знали в обществе, о чём — нет.
Обсудили его личную жизнь, о которой мало что было известно.
— Родители умерли. Утром я
— Нет друзей среди других профессоров?
— Я таких не знаю. Серж ЛеДюк придерживался иерархических взглядов. У него и в мыслях не было якшаться с низами. Такое нечасто встречается в закрытых сообществах, где статус — власть — приобретает почти мистическое качество.
— И поэтому вы?..
Гамаш улыбнулся и промолчал, предпочтя не попадать в расставленную ловушку.
— Какие-то особые студенты? — спросил Желина.
— Под «особыми» вы подразумеваете тех, с кем у ЛеДюка мог быть секс? Надеюсь, что таких нет, но, правда в том, что я не знаю наверняка. Я воспользовался возможность, и, кроме всего прочего, попытался прекратить практику, когда кадеты-новички приносят профессорам еду в комнаты. Это усиливает власть профессора над студентом и может привести к злоупотреблениям.
— Но вы полагаете, он все же имел с кем-то интрижку?
— А он продолжал эксплуатировать студентов, несмотря на мой запрет. И это не обязательно была интрижка, — заметил Гамаш. — Интрижка предполагает обоюдное согласие.
— Ну, в конце концов, обе стороны старше шестнадцати.
— Вы и вправду думаете, что у новичков был выбор — иметь или не иметь секс с Сержем ЛеДюком? Будь он в другом положении, они и не подумали бы ему подчиниться. Да и не должны были. Нет. Если у кого-то из них был с ним секс — хотя вернее было бы сказать, у него с ними — то тут присутствовало насилие. Они действовали под бременем собственного страха и неуверенности. Соблазненные его посулами и боящиеся того, что последует в случае их отказа.
— Мотив для убийства, — заметил Желина.
— Возможно.
— То есть, вы полагаете, что это мог совершить студент?
— Они уже не дети. И, извините, даже ребенок может выстрелить из пистолета. А уж молодые мужчины и женщины способны и на большее.
— Одно дело применить оружие, — возразил Желина. — Офицер полиции должен быть способен на это. Но убийство? Будем надеяться, что нет.
Гамаш ничего не ответил и Желина вернулся к чтению досье, затем подняв глаза, закрыл папку, оставил её лежать у себя на коленях. Перед тем, как снова заговорить, он секунду помедлил.
— Почему вы не использовали это против него? Тут ведь обвинения на любой сорт. Скрытые банковские счета, подложные контракты. Запугивание.
— Обвинения. Почти без доказательств, — ответил Гамаш. — Для того чтобы возбудить против ЛеДюка дело, мне необходимы были твердые улики против него.
Желина посмотрел на досье.
— Я даже не предполагал, что все так плохо. Я был в Париже, когда разразился скандал в правительстве Квебека и в Сюртэ. Конечно, я следил за событиями. Слухи об Академии тоже просачивались. Но я не был уверен — правда это или преувеличение. — Он покачал головой. — Ещё один скандал.