Большая родня
Шрифт:
— Как тебе не совестливо, Андрей. Это ты целый день по полям носился!
Мальчишка промолчал. Лицо стало еще более сосредоточенным.
— Нет, мам, я только после позднего обеда пошел, — взглянул на мать. И в глазах потухли светлые горошинки.
— А про Ольгу забыл?
— Нет, не забыл. Какую свистульку из ивняка вырезал, — улыбнулся мальчишка, вынимая из кармана двусторонний свисток. — Теперь у нас полон дом музыки будет. Вот жаль, что меня отец на рыбалку не взяли.
— Эх ты, рыбак. Из миски тебе еще рыбу ловить, — любовно обняла мать сына, и тот важно отклонился назад, оглянулся, не увидел ли кто — прижимают, как маленького.
А что он уже был не маленьким, а солидным и уважающим себя хозяином — это, кроме матери, знали все: и школьники, и учителя, и рыбаки, и, в особенности, шоферы. Подсознательно подражая отцу, он мог с таким горделивым видом пройти по селу, что и отпетые драчуны не отваживались сцепиться с ним. Андрей даже с отцом часто говорил независимым, рассудительным тоном.
Заметив страсть сына к машинам, Дмитрий зашел в школу, спросил учителя, как учится его школьник.
— Прекрасно, Дмитрий Тимофеевич. Блестящая память у парня. Только сосредоточенный не по годам. Что носится по машинам — не беда. Ему это даже на пользу: между людьми может более разговорчивым станет, — и рассмеялся. — Припомнил я, Дмитрий Тимофеевич, одно приключение у себя в классе. Объяснил как-то новый урок и спрашиваю:
— Дети, поняли?
— Поняли, — веселым хором отвечает малышня.
— А кто перескажет?
И вдруг тишина в классе. Замерли все.
— Так кто же расскажет урок?
— Я! — быстро поднимает руку сынок Варивона Очерета.
Смотрю на него, а на лице парня столько детской радости, смешливой хитрости и какой-то неуверенности, что никакой артист этого не передаст. И вдруг мой школьник, лукаво сверкнув глазами, вместо урока выпаливает: «А мои мама сегодня пекли пирожки с ежевикой. Вкусные, вкусные» — и быстро садится на место. Этот ответ был такой неожиданностью для меня, что я чуть не покатился со смеху. Да и в классе аж оконные стекла затряслись. Насмеялись все. Вижу, Андрейка поднимает руку, нахмурился и говорит серьезным-пресерьезным голосом: «Василий Очерет немного неточно отвечал». И рассказал весь урок. И как рассказал! С такими дополнениями, о которых я ни словом не упоминал.
— Откуда ты это знаешь?
— У моего отца книжки есть…
Однажды после окончания учебной четверти Андрей принес кулек с конфетками и печеньем. Все разделил на пять частей и начал деловито угощать домашних.
— Андрей, какие у тебя оценки? — поинтересовался Дмитрий.
— Однообразные.
— Как это?
— Все — отлично.
Поспешая в правление колхоза, Степан Кушнир увидел, как из боковой улицы вышла его жена; сделав вид, что не заметил ее, озабоченно пошел в противоположную сторону: сейчас нарваться «на домашний контроль» самое меньшее, чего хотелось. Может он и проскочил бы в зеленую, обсаженную тополями улочку, но в это время ее заполонил табун молодняка: телята, с по-осеннему влажными глазами, покачиваясь, плыли и плыли нежными золотистыми волнами.
«Важный молодняк», — встав на обочину, пристально следил за живым коловоротом.
— Любуешься, Степан? — подошла к нему Ольга Викторовна, стройная черноглазая молодая женщина. Тяжелые вороные косы отклоняли ее голову немного назад, и потому походка Ольги Викторовны казалась горделивой, крепкой.
— Любуюсь, жена… Гляди, года через два у нас молочные реки потекут. Молочные.
— Только какие будут берега? — так сказала, что муж сразу же посторонился и заспешил на ферму.
— Ты, Ольга, иди домой, а я еще проверю одно дело. Скоро вернусь.
— Может, вместе пойдем?
— Чего там вместе? Как-то и без председательши сегодня обойдется. Ты за целый день наработалась на свекле. Отдохни, — великодушно пожалел.
— Спасибо, муж. Когда ты мне дашь лучшую землю чьего-то звена — большего отдыха и не попрошу, — промолвила насмешливо и строго взглянула на Степана выразительными повлажневшими глазами.
— И когда вы уже мне покой дадите? И дома нет тебе никакой поддержки, — загорячился Степан. — Вот пусть тебя изберут председателем, увидим, как ты будешь работать, что запоешь!
— Да уж как-то запою. Ни голоса, ни ума, наверное, не потеряю. А тебя тогда поставлю на поле, на самую заросшую пыреем землю.
— Сделай милость. Когда будут перевыборы, сам твою кандидатуру предложу. Сам выставлю.
— Что же, рекомендация не из лучших, но спасибо и за то — все-таки родня заступится за родню, — улыбнулась и прислонилась к руке мужа. — Степан, проследи за одним трактористом, который возле Буга работает. Очень хитро пашет человек: умеет мелкую пахоту замаскировать для человеческого глаза несколькими глубокими участками.
— Это я сейчас сделаю! — повеселело слово Степана: не надеялся, что властная жена так быстро закончит неприятный разговор.
— А я на ферму загляну. Какое там у тебя важное дело было?
— Да… — замялся Степан.
— Теперь понимаю: ты просто убегал от меня. Правда, Степан?
— Правда, Ольга! — весело согласился, и оба засмеялись.
V
Дмитрий, даром что стал шире в плечах и будто выше ростом, легко соскочил на еще упругую землю и положил руку на коротко подстриженную гриву. Конь, мотнув головой, воткнулся губами в плечо бригадира и застыл на месте, чуть подняв переднюю, в белом чулке, ногу. На умный синий глаз золотой сеткой упала тень длинной ресницы.
Дмитрий, прищурившись, любовно осмотрел коня, и тот легко ударил его мягкими, темного бархата губами в ямку между плечом и грудью.
— Как играется с тобой, Дмитрий Тимофеевич, а другого и не подпустит к себе, — подошел усатый старший конюх Василий Денисович Карпец.
— Потому что Дмитрий Тимофеевич любит и уважает скотину.
— Кони его по голосу за километр узнают, — вышел из конюшни Варивон Очерет. — Они музыкальный слух имеют.
— Знаю, знаю, — замахал руками Василий Денисович. — Ты бы что-нибудь новее сказал.
— Новее? — с оскорбленным видом, притворным, промолвил Варивон. — Оно бы и можно, но, значит, времени нет — на рыбалку едем.
— Так ты коротко обрисуй картину… Может, моего закупишь? У меня табачок как само здоровья, — подлащиваясь, вынул из кармана новый портсигар. В глазах исчез хитроватый блеск, и все лицо стало одним настороженным вниманием.
Василий Денисович был неважнецким грамотеем: еле-еле сяк-так читал газету, но всеми новостями интересовался крепко. Цепкий практичный ум быстро схватывал все, как он говорил, из умной науки о самых разумных животных. В тяжелые времена, когда вражья рука потравила большую часть колхозных коней, Василий Денисович впервые выступил на колхозном собрании. Снял свою косматую и большую, как стожок, шапку и, тяжело переминаясь с ноги на ногу, сказал: