Большая родня
Шрифт:
Словно во сне видит, как приближаются Новиков и Олексиенко. Их лица, покрытые светом и тенями, яснеют сдержанными улыбками. Вот, как по команде, раскидываются руки, головы припадают к головам.
— Геннадий Павлович… Геннадий Павлович!
— Понравилось повторять? — радостно и немного насмешливо отзывается Новиков.
— Понравилось, — улыбается Дмитрий. — А мы вас разыскивали.
— Знаю.
— Откуда?
— По подробным запискам… на шоссе…
— Не подробным, а коротким, — деловито поправляет Гоглидзе.
— Тогда нагрузим вас долгими.
— Не против. Пошли к нам.
— Пошли. Как Тур, Созинов?
— Живы-здоровы, чего фашистам не желают.
— Видно. — Лицо Геннадия Павловича, отбеленное первыми холодами, почти не изменилось со времени последней встречи, лишь две коротенькие черточки подрезали снизу его уста. — Ольга Викторовна с вами?
— С нами. Сестрой стала, а зовут ее все матерью. Сколько нашего брата от смерти оттянула!
— Как Соломия?
— Воюет! — ответил Дмитрий.
— А как Марк Григорьевич? — спросил Гоглидзе.
— Тоже воюет…
В штабной землянке после первых приветствий и взволнованного гула все склонились над картой Геннадия Павловича, покрытой сеткой обозначений; сосредоточенные взгляды сначала останавливаются на извилистой линии железной дороги.
— Здесь настоящий ребус нарисован, — покачал головой Созинов, налегая обеими руками на карту.
— Ребус уже разгадан, осталось только разминировать его, — наклоняется над столом секретарь райкома,
— Разминируем, Геннадий Павлович, — небольшой Тур уже примостился боком на краю широкого самодельного стола, чтобы удобнее изучать поле всего района.
— Видите, как научили партизаны фашистов, — упорно мерцают темные глаза Геннадия Павловича. — Лес вокруг железной дороги вырубают, проезда огораживают ежами, обочины минируют, везде выставляют охрану — словом, трудятся днем и ночью.
— Мы им дадим покой! — пообещал Горицвет.
— Чего же, можно, — согласился Геннадий Павлович. — Сейчас наша основная работа должна сосредотачиваться на коммуникациях. Начинать надо с мостов, так как потом, когда гитлеровцы опомнятся, — за мосты зубами уцепятся. Что начальник штаба скажет?
— Сейчас же засяду за разработку плана.
— Заседай. Разрабатывай такие планы, чтобы паника все время трусила фашистов. Тогда их и взрывать удобнее — это с одной, то с другой стороны.
Раскрылась дверь, в землянку, радостно здороваясь, начали сходиться на собрание коммунисты и комсомольцы. Оружие их сразу же начало запотевать, как и свежие стены немудреного строения.
ІІІ
Встревоженное стремительными диверсиями, немецкое командование пустило по железной дороге два бронепоезда, которые теперь курсировали всю ночь на любимом партизанами участке, освещая прожекторами широкую полосу опасной земли.
Первый раз бойцы пришли с ничем, второй — привезли трех раненных и одного убитого.
— Если не уничтожим бронепоезд, то они нас уничтожат. Такова невеселая диалектика. — Тур, возвратившись от раненных в штабную землянку, сел рядом с Созиновым, энергично потирая закоченелые руки.
— Попробуем, — ответил Созинов.
— Незачем пробовать. Это тебе не борщ. Надо действовать, действовать и еще раз действовать. Сполна отплатить за партизанскую кровь. — Тур, натомившийся, намучившийся, переболевший душой за эти дни неудачных наскоков, был сердитый, как огонь. Аж позеленело его белое лицо, очерченное тонкими линиями, а округлые уголки тонких губ передергивались мелко и часто. На щеках перекатывались мускулистые желваки. Дмитрий впервые видел его таким сердитым и раздраженным.
— Сердишься, Тур? Это хорошо. Чем злее будешь, тем больше гитлеровцам перепадет, — засмеялся Созинов.
— Не понимаю, чего здесь смешного. Ты хоть и начальник штаба…
— А смеяться не смей, так как Тур сердится, — невинно прибавил начальник разведки Симон Гоглидзе, следя черными искристыми глазами за комиссаром.
Тур ничего не ответил, только недовольно повел чубатой головой.
— Так, может, отложим операцию на некоторое время? — спросил Дмитрий, желая выведать настроения товарищей.
— Как отложим? Так это, значит, мы напрасно четыре ночи мучились! Четыре ночи пропало!..
— В природе по вечному закону сохранения материи ничего не пропадает, — прищурился Созинов.
— Помолчи, Михаил, а то я, кажется, твои научные доводы вместе с тобой выброшу из землянки… Непременно надо взорвать бронепоезд и пустить под откос еще с пару эшелонов, а то выпадет большой снег и тогда нелегко будет к той железной дороге подобраться.
— Это правда, — согласился Дмитрий. — Так, говоришь, бронепоезда не жалеют патронов?
— Чего им жалеть? Что им — с боя, как нам, приходится добывать? — протянул Тур красные руки к огню. — Заливают землю свинцом.
— Ну, а если никого не видят — тоже стреляют? — допытывается Дмитрий.
— Сыплют и наобум. Но изредка.
Созинов пристально, с доброй улыбкой следит за Горицветом: «Выпытывает, значит, уже что-то придумал. Вот колхозное село».
— Изредка, говоришь? Ну, это уже лучше. Придется завтра всем подрывникам запастись дерюгами и халатами для маскировки.
Тур аж подскочил:
— Идея, Дмитрий Тимофеевич!
— Какая там идея, — недовольно махнул рукой. — Прогавили [137] не один фрицятник. Сейчас же пошли к подрывникам. Расскажем, как надо действовать, чтобы какая-то горячая натура не задумала ради смелости голову на свет высунуть, когда пойдет бронепоезд. Ты, Михаил, какое-то душевное слово найди. Так, чтобы и собрания не было, а дух во всех поднялся. А Тур сегодня пусть отдохнет.
— Нет. Иду с вами! — встал Тур от печки.
137
Прогавить — пропустить кого-нибудь, упустить что-то, отвлекаясь, по невнимательности, нерасторопности и т. д.